Заповедь любви

– Так водохранилище ведь все вокруг затопило! Вот и превратился ручей в реку полноводную – пароходы скоро по вашему ручью ходить будут.

Старушка, закрыв глаза, стала что-то вспоминать.

– А мою избу не зацопило! Господьз уберег, чтоб сыночка ждзала! – наконец обрадованно возопила она.

Евгений Иосифович хотел было разъяснить старушке, что скоро и ее избу затопит – вода должна подняться еще метра на три, дабы достичь проектного подпорного уровня. Но он сдержался. Зачем тревожить старую, уже плохо что соображающую женщину? Одно ясно – оставлять ее здесь нельзя. С Мологи всех стариков в Ярославль, в дом инвалидов, отправили. Вот и ее надо туда везти: и питание, и крыша над головой.

– Господь, Он всегда для человека как лучше устроит, – философски заметил лейтенант и, подумав, добавил: – Поэтому за все надо Его благодарить и на судьбу, по неразумению своему, не роптать.

– Истсина глаголишь! – согласилась хозяйка. – Чай будзешь пиць?

– Так мы ж давеча пили.

– Цогдза я схожу на дзвор дза снова подз одзеяло.

Она вышла из горницы. Мысли лейтенанта вернулись к прочитанной тетради, к извечному: если Бог существует и Бог есть любовь, то почему созданный Им мир полон жестокости, страданий, несправедливости? Куда Бог смотрел, когда родственники или «хорошие» знакомые привезли эту старушку сюда, в уходящее под воду жилье, обрекая на верную смерть, да еще внушили, чтоб не смела уходить, что со дня на день под крышу родного крова вернется ее ненаглядный Павелко? Почему Творец лишил разума эту добрую, любящую сына женщину? Почему не покарал тех, кто играл на святом – материнских чувствах, кто отказал ей в приюте?

– Цы б глаза-цо не портсил, а полезал на печь, – возвращаясь в горницу, мимоходом посоветовала хозяйка.

– Как звать-то тебя, мамаша?

– Матсрона.

– Спокойной ночи, Матрона. Я еще часок с твоего разрешения посижу.

– Сидзи, коль глаз не жалко, – вздохнула Матрона и ушла к себе за занавеску.

Евгений Иосифович, отложив поиск ответов на неопределенный срок, придвинул ближе к себе остальные тетради и продолжил чтение «Келейных записок иеромонаха Серапиона».

Келейные записки иеромонаха Серапиона

Тетрадь вторая

Дорога в святую обитель

В четыре утра, так и не сомкнув глаз, я был на ногах, но ни усталости, ни сонливости не чувствовал. Наскоро одевшись, вышел на улицу. Вася Цыцын уже поджидал возле подъезда. Мы без слов пожали друг другу руки.

Было прохладно, поэтому поначалу шли довольно быстро, но вскоре шаги стали непроизвольно сокращаться, дабы дать глазам и сердцу насладиться прелестью майского утра. С левой стороны дороги над невысокими одноэтажными домами, окутанными черемухой, в небе разгоралась заря, окрашивая края редких облаков пастельно-розовыми тонами. Справа дома были выше, с богатыми резными наличниками. В просветах между ними и белоснежными стволами берез был виден другой берег Мологи: зелень заливных лугов и далекая каемка леса.

Улица спустилась к ручью, через который был перекинут невысокий деревянный мост. Подступающие к воде склоны покрывала густая поросль ивняка и ольшаника, в недрах которой обитало шумное птичье племя. Воздух дрожал от соловьиных трелей. Мы невольно остановились посередине моста. Нежные звуки перемежались отрывистым цоканьем, радостные – печальными. Невидимый певец пел громко и самозабвенно, вкладывая в песню все свое маленькое сердце, без остатка. Недолгие паузы между коленцами заполняли робкие голоса вьюрков, не смевших соперничать с солистом, но тоже, на свой лад, самозабвенно восхвалявших Творца.

Вася тронул меня рукой за локоть – время не ждет. Боясь словами нарушить красоту благодарственной песни, мы перешли на левую сторону ручья и, поднявшись вверх, оказались в самом «крестьянском» районе Мологи – Заручье²⁴. Здесь дома ничем не отличались от домов уездных деревень. Почти к каждой избе примыкал двор с помещениями для содержания домашнего скота и птицы. Несмотря на ранний час, в некоторых окнах теплился свет – хозяева кормили живность, доили коров, топили печи, пекли хлеба, делали массу других неотложных дел, которыми наполнена повседневная жизнь. В палисадниках тихо раскрывали навстречу утру свои бутоны невысокие весенние цветы. Позади и сбоку домов поднимались нежно-розовые купола цветущих яблонь.

Издалека, то ли из кулигских деревень²⁵, то ли из монастырского птичника, донеслось приглушенное расстоянием петушиное пение. Повисла пауза. Затем совсем рядом с нами ему по достоинству, громко, с коленцами, ответил один из горластых зарученских петухов. Спустя несколько секунд его поддержал певец с хрипотцой из центральной части города. И началась по всей мологской земле петушиная перекличка – кто кого звонче, кто кого перепоет.