Заповедь любви

Дома я нашел для Ильдуса, так представился мне мой спаситель, приличный, по размеру халат и оставил одного в гостиной, а сам прошел на кухню развесить над плитой мокрую одежду и приготовить что-нибудь к чаю. Вернувшись с чайником и сладостями в гостиную, я застал его разглядывающим висевшие на глухой стене в рамочках фотографии моих родственников и друзей.

– Это кто? – спросил он, показав на одну, где священник в черном подряснике держал за руку босоного мальчугана.

– Это Петр Кондратьевич Дьяконов, когда-то заменивший мне умершего отца, – ответил я, ставя поднос со сладостями и чайник на стол.

– А это я, – сказал Ильдус, ткнув пальцем в фигурку босоногого мальчугана.

Несколько секунд мы с удивлением смотрели друг на друга, затем крепко обнялись. Вот ведь как бывает: друзья детства целый час общались как чужие, и вдруг – будто шоры спали с глаз.

Посыпались взаимные вопросы: «А помнишь? А как ты?» Неожиданно Ильдус полуутвердительно спросил:

– Судя по порядку в гостиной, ты человек женатый. Не так ли?

Я задумался. Между мной и Алисой – непреодолимая стена противоречий. И все же… Она сейчас где-то на границе с Финляндией, но к ее сердцу прилегает подаренная мной иконка. Я только что пытался разрешить все вопросы уходом в монастырь, но не получил благословения. Мы пытаемся удалиться друг от друга, но необъяснимая словами духовная связь по-прежнему притягивает нас друг к другу. Женатый ли я человек, если таинство венчания не скрепило наш союз? Могу ли я назвать себя холостяком, если сердце отдано ей?

– Давай наконец сядем за стол, – предложил я Ильдусу и разлил по чашкам чай. В детстве этот парень преподал мне урок мужества и веры. Может, и сейчас поможет как-то найти выход из тупика?

Мы сели за стол. Я пододвинул гостю розетки с медом и вареньем, вазочку с мятными пряниками. Некоторое время оба молча наслаждались чаепитием, а потом, когда чашки опустели в третий раз, я рассказал ему историю своей любви, поведал о письме Алисы, о короткой встрече с ней на перроне, о беседе в церкви с батюшкой и недавних мыслях об юродстве. Он долго молчал, потом сказал:

– Вряд ли я смогу посоветовать тебе что-либо конкретное в разрешении этой патовой ситуации. Но что-то похожее было и у меня. Позволь рассказать?

– Не только позволяю, но и настаиваю, – с жаром воскликнул я.

Ильдус рассмеялся, но не стал охлаждать мой пыл.

– Помнишь Анюту Белобровцеву, внучку тети Нюры? – спросил он, переворачивая стоявшую на блюдце чашку вверх дном.

– Рыжую задаваку, с длинной косой?

– Я бы не сказал, что она задавака. Впрочем… Она моя жена.

– Анютка Земскова?

– Ну, да. А что тут такого?

Внучку тети Нюры, с ее усеянным веснушками лицом и никогда не закрывавшимся ртом, вряд ли можно было причислить к числу деревенских красавиц, но я деликатно соврал:

– Ничего. Симпатичная была девчонка.

– На нее многие парни заглядывались, но она выбрала меня, – успокоившись, продолжил Ильдус.

– Но давай договоримся так: впредь я буду говорить, а ты не перебивай, чтоб с мысли не сбить. Закончу – тогда, пожалуйста, и вопросы, и комментарии – все, что душе угодно. Договорились?

Я согласился.

О вере и любви (рассказ Ильдуса)

Когда вы все – и ты, и Женька, и Вася Цыцын – разлетелись: кто в Петербург, кто в Мологу – у меня в деревне среди ровесников не осталось близких друзей. Как-то на улице меня встретил ваш батюшка, пригласил на чай. За чаем сказал, что им вдвоем с матушкой в осиротевшем доме грустно. Я стал снова захаживать в ваш дом. Петр Кондратьевич давал мне разные книжки, а когда я возвращал прочитанное, спрашивал: что понравилось, что нет. И Анюта тоже забегала в гости к батюшке. Иногда мы втроем обсуждали какую-нибудь книгу. Вечерами я провожал Анюту до калитки. Чтобы наговориться всласть, мы не шли прямо к дому бабы Нюры, а делали круг до реки и обратно. Как-то случайно столкнулись недалеко от Шестиного брода с моим отцом, и я познакомил его с Анютой. Он разрешил ей помогать мне в конюшне и выгуливать лошадей. Потом отец решил отдать меня в подручные своему брату, дяде Атаулле, живущему в Петербурге. Когда я прощался с Анютой, она неожиданно расплакалась, а я вдруг понял, что не смогу без нее жить, и крикнул уже из отъезжавшей кибитки, чтоб ждала меня, что через год вернусь разбогатевший и зашлю сватов.

Разбогатеть мне сильно не удалось, но удалось приобрести другой капитал – умение торговать лошадьми и доверие дядюшки. Ровно через год он отпустил меня сроком на десять дней навестить отца с матерью. Переступив порог родного дома, я упал родителям в ноги и стал просить благословения на брак с Анютой. Хотя Коран и позволяет мужчинам-мусульманам брать в жены женщин из числа «людей Писания» (христианок, иудеек), но это считается предосудительным. Родители не соглашались. К тому же у них была на примете для меня девушка из мусульманской семьи. Я сутки отказывался от еды и питья. Наконец мать сжалилась, уговорила отца не быть столь категоричным и пойти мне навстречу при условии, что рожденные в браке дети будут мусульманами⁸².