Заповедь любви

– Насчет состояния сказать не могу, но то, что каждому человеку Господь дает свой талант, знаю точно, и зарывать его в землю грешно. Вас Он наделил коммерческой жилкой, Ермолая – гибкостью и чувством ритма. Вы свой талант отрабатываете в полной мере, а племяннику палки в колеса вставляете – на свой лад его перекроить норовите. Какой из него коммерсант?

– Коммерсант из него неважный: верно подмечено, – согласился Крилов, – потому я его под крылышко Марфы Игнатьевны и хотел пристроить. Она б коммерцию вела, а он плясал да пел ей на потеху и себе в удовольствие.

– А я его зауважал, что не полез под крылышко. Был цыпленком, теперь, глядишь, в петухи выбьется! Зазнобу свою не бросил, не осрамил – значит, честь знает! Ему можно доверять – что ж тут плохого? Вот в этом он в вас пошел!

– Обведет этого петушка какой-нибудь Валериан Белпольский круг пальца – как пить дать! Мал еще, чтоб кукарекать! Сказал бы прямо, что нипочем не пойдет за Марфу, а без Глашки жить не может, я бы что-то более приемлемое придумал.

– Боится он вас. Боится, что жизнь ему переломаете. Вы и сейчас сожалеете не о том, что не позволяли ему жить своим умом, а о том, что не все за него продумали, что не сумели заставить его вашим умом жить.

– Так я же добра ему желал и желаю!

– Потому и нет на вас вины, что добра желаете. Но батюшка Петр мне, бывало, говаривал, что чужую жизнь по своим лекалам не скроишь – все мы разные. Говорил, что должно человеку, как созданию Божьему, любить другого человека не за приятные в нем качества, не за его похожесть на тебя, а из родства с ним. Любить за то, что он рядом живет. Любовь – суть нашего естества! А главное, говорил, не забывать, что для Господа мы все одна семья, что Он любит всех и никого без поддержки не оставляет.

– Мудрено, но, возможно, и так, – в раздумье произнес Крилов. Помолчал немного, собираясь с мыслями, потом хлопнул себя ладонью по колену: – Хорошо! Допустим, найду я Ермолая, поведу их с Глафирой под ручки в церковь венчаться, поддержу финансово его артистическую карьеру. Но кому я в старости передам дела? Кто будет распоряжаться заводами, которые будут построены по вашим проектам? В промежутках между «гопаком» и «чижиком» можно лишь квас пить да зубы скалить. Как бы вы, мил человек, поступили на моем месте?

Я улыбнулся:

– На вашем месте? Нет уж, увольте! На своем месте такие огрехи делаю, что голова кругом идет, а вы предлагаете на ваше взгромоздиться.

– Значит, и у вас, городских, не все мед да патока.

– У кого мед да патока, тем хуже всех приходится.

– Чего ж так?

– Кишки слипаются!

Александр Егорович рассмеялся, перегнулся ко мне с облучка, протянул руку и хлопнул по плечу:

– Ну, вот тебе последнее мое слово. Сам видишь, проекты мне сейчас в голову не пойдут. Я рассчитаюсь с тобой за проделанную работу и дам аванс, чтобы ты по первому моему зову был в Ефаново.

– Аванс не возьму, – возразил я, – по первому зову не выйдет. Может, какое-то время и в России меня не будет. Будем поддерживать контакт – а там, как Бог пошлет.

– Договорились, – согласился он, вытащил из ящика под сиденьем пачку денег, отсчитал необходимую сумму и передал мне: – Пересчитай.

Я пересчитал и отдал ему пакет проектной документации.

– Теперь выбирай, куда тебя везти, – засовывая оставшиеся деньги в карман за пазуху, а проектную документацию в ящик под сиденье, предложил Крилов: – Можешь у меня пожить, могу в Мологу подбросить или к твоей сестренке в Лацкое.

Я выбрал Лацкое, до которого было уже рукой подать.

На торговой площади в Лацком перед Вознесенской церковью мы попрощались, обняли друг друга. Александр Егорович, перекрестившись на храм, запрыгнул обратно на облучок и поехал утешать свою супругу, а я, проводив взглядом бричку, вошел под своды храма.

В гостях у Любомудровых

В храме было просторно и тихо. Молодая женщина с раскосыми монгольскими глазами, в белом платочке, покрывающем мощную копну черных как смоль волос, мыла пол после окончания службы. Мы разговорились. Она поведала, что церковь построена иждивением прихожан сто лет назад, а каменную часовню на юго-восточном углу ограды в память в бозе почившего Государя императора Александра II возвели недавно, и она сама, будучи первоклассницей, участвовала в работах – убирала мусор после окончания строителями отделочных работ. Отец Николай приехал в Лацкое, когда часовню уже построили. Дом его не так далеко от храма, а она – их соседка и с удовольствием проводит меня к батюшке – вот только полы домоет. Пока она домывала, я осмотрел храм, положил свечи к особо чтимой здесь иконе Казанской Божией Матери.

По дороге к дому Любомудровых моя провожатая, назвавшаяся Мариной Мосягиной, узнав, что я к батюшке не по нужде, а по-родственному, разоткровенничалась, сказала, что сельчане в нем души не чают и чтоб я так ему и передал, а то он от них похвал не принимает, считает себя обыкновенным человеком.

– А чем же ваш батюшка такой необыкновенный? – поинтересовался я.