Заповедь любви

Бесконечные зачистки «карающего меча революции» вплоть до расстрелов руководителей высшего ранга положения не спасали, потому что беспрецедентная жестокость органов ЧК была предопределена не столько кадрами, сколько культивируемой по всей стране заповедью ненависти.

Необходимость и правомочность насилия пролетариата над эксплуататорами, кулаками, мироедами, попами и несознательными элементами обосновывалась трудами классиков марксизма, выступлениями вождей, бесчисленными статьями в газетах, призывавшими к борьбе, расстрелам, мести…

Подлинные герои не те, чьи портреты украшают стенды в уездных НКВД, а их безвинные жертвы – апостолы достоинства и чести. О жертвах, а не о палачах с болью и нежностью вспоминают на Руси в тишине крестьянских изб. Сила их духа, сила объединяющей людей любви была и остается самой востребованной силой в мире.

Нет, у лейтенанта Байдера, когда он ответил Серапиону, что не знает ни Алисы, ни отца Петра, не было намерения ввести монаха в заблуждение – в тот момент эти имена, как нечто мимолетное, были сокрыты от него сотнями других имен, связанных с громкими делами, с личными обидами, наградами или потерями.

Как быстро все меняется: значимое источается до мимолетных эпизодов, а казавшееся когда-то мимолетным соединяет с вечностью.

Отец Петр, настоятель Скорбященской церкви в Петербурге, духовник автора записок, иеромонаха Серапиона, был в числе первых жертв Красного террора¹⁰⁷. Лейтенант Байдер знал об обстоятельствах его гибели из рассказов отца.

Произошло это в январе1918 года, когда по приказу комиссара общественного призрения Александры Коллонтай в Александро-Невскую лавру с целью реквизиции помещений и церковного имущества были направлены матросы и красногвардейцы.

«На территории лавры было полно народа, – рассказывал Иосиф Аронович. – Гремел набат. Нас распределили по объектам. Несколько ребят остались дежурить у ворот, чтобы не допускать в лавру посторонних лиц, кто-то полез на колокольню. Меня и человек семь послали в Митрополичий корпус.

В коридоре к нам подступила толпа баб. С нами были две девки-большевички, подруги Коллонтай. Они попытались растолковать верующим, что помещения лавры нужны новым властям для размещения в них беспризорных детей, а позолота с икон пойдет на закупку хлеба голодающим¹⁰⁸.

Но бабы упрямые попались – никак не хотели расходиться по домам.

С улицы вошли два священника, и один из них, вместо того чтобы утихомирить паству, стал нас увещевать не производить насилия над верующими, не издеваться над народными святынями.

Кто-то из наших вскинул револьвер и пальнул в него.

Священник осел на пол, изо рта кровь брызнула, глаза закатились.

Все бы ничего, справились бы и с бабами, но одну из наших большевичек вдруг зашатало из стороны в сторону, она упала на колени, ткнулась попу в грудь, ухватилась ручками за его рясу и зашлась в крике: “Батюшка Петр! Батюшка Петр! Прости за слепоту – не ведала, что творим!”

Я рядом стоял. Мне бы оттащить ее, а меня будто кто по рукам связал – ни единым пальчиком не могу пошевелить, аж мурашки по коже пошли и пот на лбу выступил.

Подруга ее тоже в ступоре поначалу стояла, а потом как завизжит: “Алиса, бежим отсюда!” И тут же рядом сразу несколько женщин заголосили: “Батюшку Петра убили!”, “Изверги!”, “Убийцы!”

Толпа на нас накинулась: плюются, винтовки у бойцов из рук вырывают.

Тут уж не до Алисы – так и осталась с попом рядом лежать, а мы, сбившись в кучку и прикрывая шинелями головы, двинулись к выходу.

На площади немного пришли в себя, у кого осталось оружие – постреляли в воздух да и ушли в тот раз из лавры ни с чем¹⁰⁹.

До сих пор не могу понять – почтенных лет старичок, семьянин, а ровно как сам свою смерть искал.

Рассказывали, что того священника у ворот в лавру сын пытался вразумить, а позже семинарист какой-то увещевал уйти от греха подальше – кругом стреляют, пулеметы развернуты – глупо с пустыми руками на рожон против силы лезть.

Но самое непонятное во всей этой истории с лаврой – кто мне тогда руки без веревок вязал, кто страхом сердце сковывал?

Даже на фронте, лицом к лицу с врагами ничего подобного не испытывал. После того я и к водочке пристрастился – она мыслям расползтись не дает. А большевичка та, говорят, в монашки подалась – что-то у нее в голове сдвинулось».

«Вот и в моей голове что-то сдвинулось, – подумалось лейтенанту, – а как от этого радостно на душе!»

Потом пришли другие мысли: «Как там Настя и Курт – добрались ли до конторы НКВД? Всякое может статься, если не приведется свидеться, надо будет самому исполнить просьбу Серапиона и передать тетради “барину”. Конечно же, старик имел в виду Морозова – другие баре давно за границей или в лагерях сгинули».