Заповедь

Завтракали молча. Меню тоже было апробированное, учтен опыт многих видных гроссмейстеров, даже американца Роберта Фишера, хотя секретом оставалось, откуда Мясников знал, что ел и пил экс-чемпион мира. Тренер хотел из завтрака изъять мясные блюда, заменив их рыбными, где много фосфора, который стимулирует работу мозга. Но я, хотя в еде не привередлив, тут взбунтовался. Мои предки аланы из поколения в поколение ни дня не обходились без мяса — соответственно, и гены осетин запрограммированы на постоянный прием его. Естественно, отход от привычной еды для меня не обойдется без последствий. Ссылку на гены консилиум из тренера и врачей принял к сведению, и официантка гостиничного ресторана, тщательно проинструктированная, ставила передо мной отварное мясо, приготовленное по специальному рецепту. Что касается кофе, то он, несмотря на мои энергичные протесты, был запрещен — остерегались повышения артериального давления...

Вот уже пять лет, как Петр Георгиевич перестал участвовать в турнирах, предпочитая практике тренерскую работу. Ненароком я оказался виновником этого его выбора и был поражен, когда мне сообщили, что ко мне тренером прикрепляется Мясников. Моя реакция не была негативной. Как я мог возражать против знаменитого гроссмейстера? Еще тогда, когда я только начал штудировать шахматную литературу, имя Петра Георгиевича уже гремело, партии его часто печатались в газетах и журналах, комментаторы единодушно отмечали своеобразие стиля Мясникова, предпочитающего строгому позиционному реализму, захватившему наш век, романтику прошлого.

Я четырежды встречался за шахматной доской с Петром Георгиевичем и на себе ощутил, как утомительны эти партии, полные подвохов. Да и проиграл одну из них, пропустив неожиданный отскок коня с де-пять, где тот царствовал над центром доски, так что абсурдом казался увод его с этого поля. А Мясников возьми да и переведи его на эф-четыре, после чего одновременно появились три угрозы: две тактические и одна позиционная. Не желая оказаться в тисках белых фигур, я предпочел рвануться в комбинационные вихри, в которых и был переигран изящно и безо всяких надежд.

Реванш я взял лишь через год и по известной всему шахматному миру схеме: не допуская осложнений, бегом устремился к эндшпилю. На сделанный Мясниковым первый ход королевской пешкой я ответил сицилианской защитой, хотя именно в ней соперник одержал ряд ярких побед. Натиск белых фигур усиливался, вот-вот должна была разразиться, подобно молнии, комбинация. Угрозы нацеленных на пункт же-семь ферзя, ладьи, слона и подкрадывающегося с края доски коня удавалось парировать с огромным трудом. Но было ясно: мне не выстоять. К тому же нервировал надвигающийся цейтнот. Обороняясь, я мог только оттянуть агонию. Нужны были экстренные, решительные меры. Я перевел взгляд на короля белых, который, прячась за частоколом пешек, чувствовал себя в совершеннейшей безопасности. Как бы добраться до него?..

Сперва мелькнула едва уловимая мысль воспользоваться тем, что ладья белых прыгнула вперед на три поля, ослабив первую горизонталь. Я лихорадочно стал прикидывать, где и как отыскать брешь в построении белых, чтобы расчистить путь своей ладье на первую линию. И идея появилась. Воплощению замысла мешал ферзь соперника. Вот если бы он двинулся на линию аш... Как же его заманить туда? Может быть, ослабить пункт эф-шесть, позволяя белому коню шагнуть на него с грозным шахом? Брать его пешкой нельзя, потому что открывается король, а не брать — значит, позволить ферзем поставить мат на аш-семь. Вижу это я — видит это и Мясников. Сейчас поле эф-шесть под ударом слона черных, и наскок коня ничего не даст. Ну, а если убрать слона, то белые мгновенно среагируют и перебросят ферзя на линию аш, чтобы ВЛЕПИТЬ мат... И тогда...

Но что произойдет, если ферзь отскочит на линию аш, я не стал кропотливо подсчитывать, ибо время уже поджимало, да и другого выхода не было. Я решительно двинул слона с е-семь на це-пять. Мясников, убаюканный удачным ходом партии, не задумываясь, перевел ферзя на линию аш. Я посмотрел на часы: на семнадцать ходов оставалось всего пятнадцать минут. Углубляться в расчет всех разветвлений варианта не имело смысла...

Мясников изумленно следил за тем, как черный ферзь двинул через всю доску к пункту це-два и нагло сбил белую пешку-защитницу, объявляя изумленному королю шах. Король не мог брать ферзя, потому что на поле це-два нацелился слон белых. Но его можно было снять конем или ладьей. В первом случае открывалась линия для вторжения черной ладьи на первую горизонталь с матом. Во втором варианте следовал шах конем на де-два, и королю белых приходилось выбирать между ходами на а-один или це-один. В первом случае решал наскок другого черного коня на бе-три — и избежать мата было невозможно. При ходе же короля на це-один открывался путь черной ладье с матом...