Запрещенная Таня

— Вы совершенно правильно все понимаете. Партия и правительство дали взвешенную и объективную оценку роли и отдельных лиц и граждан в войне, а так же оценили их вклад в победу. Менять это самовольно совершенно неправильно. Это не прерогатива отдельных лиц.

Татьяна согласно покивала.

— Вот сейчас товарищам Ахматовой и Зощенко правильно указано на их ошибки. Вот и журналы «Москва» и Ленинград» чрезмерно превозносили роль ленинградцев в войне. Это все сделано правильно и политически верно.

— Думаю, что они писали не об исключительной роли Ленинграда, а о жизни Ленинграда в годы войны. Об этом писала и я.

— Конечно, конечно, — быстро ответил Максим Вадимович, — это можно назвать по-разному, но главное в том, что есть решение партии и правительства. Но важно о вашем творчестве.

— А что о моем творчестве, — зло посмотрела на бюрократа Татьяна, — весь Ленинград был фронтом, здесь и линии фронта не было. Вот об этом все должны знать.

— Так же знают об этом все советские люди, — примирительно сказал Максим Вадимович, — огромную роль большевистская партия и советское правительство уделяло пропаганде борьбы Ленинграда. Вот и ваши стихи издавались и издаются по всей стране. И будут издаваться. Но теперь необходимо более объективно описывать послевоенное строительство. Сейчас все изменилось.

— Я уже поняла.

— Вот видите, как хорошо, как хорошо, — Максим Вадимович опять умно улыбался и скалил сломанные зубы, — вам бы немного изменить направление творчества. Указать в стихах не только на ленинградцев и руководителей города, но и руководителей страны.

— Вы про Сталина? — делано наивно спросила Татьяна, ей было приятно как мгновенно побелело лицо Максима Вадимовича.

Максим Вадимович заметно смешался, для него альтернатива Сталин или Ленинград была, видимо, неимоверно тяжела. И опасна.

— Товарищ Стали, — тихо сказал Максим Вадимович, — руководил войной на всех фронтах сразу. В том числе и на Ленинградском фронте. Мы все знаем, какой вклад он внес в борьбу советского народу и в победу над немецко — фашистскими оккупантами. Было бы правильно постоянно учитывать его роль. Мы все оцениваем ее правильно. Но некоторые товарищи эту роль понимают не совсем правильно.

— Вы, конечно, меня имеет ввиду.

— Нет не вас, — ответил Максим Вадимович, — речь о товарищах Зощенко и Ахматовой. Но нам кажется, что два писателя в одно городе, которые так разошлись с нашей партийной линий это не верно.

— И вы не хотите третьего, — резко ответила Татьяна.

Максим Вадимович посмотрел на нее, отвел лицо и постарался изобразить улыбку:

— Понимаете, нам не хотелось бы, чтобы отдельные эксцессы вылились в опасную тенденцию. Более того, чтобы это было воспринято как единая группа.

— Но я не общалась с ними. И Зощенко и Ахматова были в эвакуации, а я работала в Ленинграде.

— И мы учитываем это, — вставил Максим Вадимович.

— Я не писала о том чего не видела, — ответила Татьяна, смотря на весеннюю плошать. Окно, освобожденное от светомаскировки радовалось свету. Поэтому и кабинет мелкого Максима Вадимовича казалось значительно больше, а сам Максим Вадимович видел еще более мелким и жалким, — я не видела, никогда товарища Сталина и не знаю, что он делал во время войны.

— Но вы, же читали газеты? — поинтересовался Максим Вадимович.

— С газетами в Ленинграде в годы войны было не очень хорошо, — Татьяна хотела ответить этому надувшемуся величием партии сослужащему, что газет в блокадном городе даже для подтирки не хватало.

— Но ведь слушали сводки Совинформбюро? — не унимался Максим Вадимович.

— Я дописывала к ним ленинградские новости.

— Вот видите, — опять заулыбался Максим Вадимович, — знаете и слышали о всех постановлениях партии и правительства. И о роли товарища Сталина. Ведущей роли товарища Сталина. Почему бы вам и не указать его главную и управляющую роль. Четко ясно, без обиняков.

— Под обиняками, вы понимаете Ленина? — не выдержала наконец Татьяна.

— Нет, — Максим Вадимович поймал необходимый тон в разговоре с ней и перестал волноваться, — под второстепенными обстоятельствами мы, понимаем местное руководство и местные власти, роль которых велика, но значительно меньше роли товарища Сталина.

— Это я уже поняла.

— Вот это и хорошо. Вы подумайте, — сказал Максим Вадимович, — мы все ждем от вас новых произведений. Как в стихах, так и в прозе.

И разговор, наконец, завершился.

76

— Что там? — поинтересовался Миша, когда Татьяна вернулась домой.

Татьяна положила сумку на стол:

— Призывали и агитировали за Сталина.

— За Сталина? А ты против?

— Говорят надо больше о нем писать. О Сталине и о Сталине. Тогда будут печать регулярно.

— Так и сказали, — хмыкнул Миша.

— Практически так. Прямым текстом. Без отступлений и знаков препинания. Так говорят — пиши про Сталина, что не напишешь — все издадим. А вот про свою блокаду забудь.

Миша почесал шоку:

— Ты бы у них бумагу попросила бы.