Запрет на любовь

— Как хорошо она под виноградом спряталась… Но ты, Андреевна, как не умела парковаться со времён экзамена, так и не умеешь. Гляди, как криво поставила.

— Не придирайся. Я сколько лет за рулём не ездила? Мне простительно.

— Нам пора. Такси ждёт, — аккуратно вклинивается в их диалог мама.

— Вы хоть позвоните мне, как доберётесь.

— Позвоним обязательно.

— Буду ждать.

Обнимает нас всех по очереди.

— Спасибо за гостеприимство, Тома. Зарецкий, если до тебя доберётся…

— Пошлю на три весёлые буквы. Не сомневайся.

— Всё никак простить мне его не можешь?

— Отведи и помилуй, — фыркает Константиновна.

Бабушка смеётся и целует подругу в щёку.

— Поезжайте с Богом.

— До свиданья!

— Доброго пути, девоньки… — крестит в дорогу, провожая нас за калитку.

— О чём ты говорила? Про прощение, — спрашиваю у бабушки уже в машине, не совладав со своим любопытством.

— Тамарка встречалась с нашим дедом в юности.

Удивлённо выгибаю бровь.

— Так получилось, что из-за меня он её бросил.

— Ого…

— Вот уж точно Господь отвёл, — подаёт голос мать с переднего сиденья.

— Первая городская? — уточняет водитель, с интересом её разглядывая.

— Да. С ожиданием. Потом на вокзал.

— Понял-принял, — заводит двигатель. — А вы сами-то откуда? Нашенские или туристос?

— Мы из Иваново. Родственницу в Красоморске навещали.

— Иваново? Город невест который?

— Да.

— Там у вас все невесты такие красивые?

Она нехотя поддерживает беседу, а я, пользуясь случаем, обращаюсь к бабушке, сидящем рядом.

— Ба…

— Что дорогая?

— Как же без паспорта уехать?

Дело в том, что в тот злополучный вечер дед, по указанию отца, отдал его лично в руки дяде Анзору.

Из-за отсутствия самого главного документа уже возникли проблемы на тех двух экзаменах, которые я успела сдать.

Благо, Матильда спасала. Оба раза составляла акт об идентификации личности. Иначе меня к сдаче ЕГЭ не допустили бы.

— Не беспокойся.

— У него во всех структурах связи, — сокрушаюсь я.

Бывший губернатор — это вам не просто какой-то рядовой чиновник.

— У меня они тоже есть. Мир не без добрых людей, Тата. И они, представь себе, готовы нам помочь.

Улыбается, однако от меня не укрывается тот факт, что она тоже переживает.

— Значит, поедем на поезде?

— Да. Автобусом долго, а самолётом — Зарецкий нас отследит.

— Спасибо, что едешь со мной.

— Перестань. Тут не за что благодарить.

— Что будет дальше?

— Разберёмся по ходу пьесы, — пожимает плечом.

Киваю. Отворачиваюсь к окну.

Дежавю. Прошлым летом я точно также совершенно не представляла себе своё ближайшее будущее.

Однако теперь понимаю, что тогда всё было не так уж плохо. По крайней мере, у меня на душе не было той адовой тяжести, что есть сейчас.

— Первая городская больница, красавицы. Ближе стать не могу, там шлагбаум и кирпич.

— Нормально. Спасибо.

— Мам, посидишь? Я пойду с Татой.

— Да, Насть. Я подожду вас здесь. Думаю, толпой нам туда идти не стоит.

Выбираюсь из машины.

Пока шагаем в сторону центрального входа, пульс набирает такую частоту, что страшно становится.

— Тата, подожди, — останавливается у ступенек и осторожно касается моего локтя.

— Что такое?

— Прежде, чем мы войдём туда, я должна кое в чём тебе признаться.

— В том, что знакома с семьёй Абрамовых? — предполагаю с ходу и, судя по выражению её лица, попадаю в самое яблочко.

— Да.

— Не утруждайся. Марсель рассказал мне. Про то, что случилось в Тбилиси, тоже.

Она растерянно моргает.

— Давно? — изумлённо уточняет.

— Нет. Он долгое время это скрывал, — тяжко вздыхаю, рассматривая облупленную краску на перилах.

Боже, я столько гадостей тогда наговорила в порыве злости! Кричала, что ненавижу его. Что никогда прощу.

Если б только знала…

— Ты звонила им? После случившегося.

— Звонила. И Дарине, и Яну. Не отвечают, — произносит она печально.

— Ясно.

— Тата, насчёт Тбилиси…

— Давай, пожалуйста, не сейчас, — перебиваю, сглатывая ком, вставший в горле. — Я готова поговорить с тобой. Открыто и спокойно, но потом.

— Хорошо. Договорились.

Пропускаем пожилого мужчину с костылями и заходим в помещение за ним.

— Куда идти?

— Надевай бахилы и халат. Я уточню.

Она направляется к очереди стоящих в регистратуру. Я, старательно игнорируя запах хлорки, бьющей в нос, к автомату с бахилами.

Беру пару себе и ей.

Сажусь на скамейку и механически воспроизвожу необходимые действия, потому как мыслями опять с Марселем.

Все эти дни, не переставая, о нём думала. А ещё молилась. Просто брала бабушкин молитвослов и долго-долго его читала. Чего, к своему стыду, раньше никогда не делала.

— В регистратуре меня развернули.

Поднимаю голову и смотрю на мать.

— Сказали, что к нему сейчас нельзя.

— Почему?

— Он в реанимации.

— А что известно о его состоянии?

— Тата, я чужой человек. Они дают такую информацию только родственникам.

— Нужно было сказать, что мы — родственники. Поднимемся туда? Может, не знаю… Поговорить с врачом? Может, меня пустят к нему, хотя бы на чуть-чуть. Мам, я… Мне очень нужно, понимаешь?

— Спокойно, дыши, — гладит по волосам. — Мы поднимемся и спросим. Идём.