Запретная королева

Когда он появился в Большом зале и, медленно ступая по затертым плитам пола, дошел до места, где я его ожидала, скорбное выражение его лица подтвердило мои подозрения. По-прежнему очень обходительный, по-прежнему безупречно одетый в богатый клерикальный наряд, епископ Генрих выглядел смертельно усталым, как будто ввязался в затяжную битву умов и проиграл. Я стояла перед ним, не в состоянии выразить охвативший меня страх, и молчала в ожидании худшего.

Но что такого ужасного мог учинить Глостер? Я отбросила глупые мысли о том, что Эдмунда попытаются куда-то коварно отослать, а меня против воли отдадут в женский монастырь. Этого не случится. Никогда! А если такая угроза и возникнет, я просто вернусь к французскому двору.

Но даже если я вернусь во Францию, мой сын останется здесь.

Я пыталась рассуждать логически. До этого не должно было дойти. Тогда отчего же изможденный епископ Генрих выглядит так ужасно, напоминая иссохшего мертвеца? И – что еще более важно – где сейчас Эдмунд?

– Рассказывайте, – приказала я.

(Я, которая крайне редко отдавала распоряжения резким тоном кому бы то ни было.)

Епископ Генрих ответил напрямик, без обиняков; его лицо при этом оставалось бесстрастным.

– Все пропало. Моя петиция в палату общин по вашему вопросу провалилась. Вернулся Бедфорд и приказал немедленно прекратить военные действия. – Он пожал плечами, печально подтверждая сказанное. – В довершение всего Глостер с огромным удовольствием отомстил мне, прикрываясь именем Бедфорда. Я потерпел поражение.

Я молча ждала. Должно было быть продолжение. Епископ Генрих сложил руки на груди и скорбно произнес:

– Последствия отразятся и на вас.

Ах, вот оно что!

– Значит, мне не позволят выйти за Эдмунда.

Мои чувства трудно было выразить словами. Эмоции будто сжались в груди в крепкий кулак, так что стало тяжело дышать; тем не менее я расправила плечи и не опустила глаз, хотя епископ и отвел смущенный взгляд в сторону. Я не зря готовилась к худшему. Голос епископа звучал хрипло, словно он довел себя до полного изнеможения.

– Появились многочисленные сложности, Екатерина. Глостер собирается ужесточить ваше положение. Мне также пришлось заплатить высокую цену. Я вынужден был оставить пост лорд-канцлера.

Несмотря на боль, я вдруг подумала о том, как сильно постарело его лицо. Сердце мое прониклось состраданием, и я мягко коснулась рукой рукава епископа, почувствовав через дорогой дамаск одежд, как он напряжен.

– Глостер сейчас в зените власти, – добавил между тем епископ Генрих. – Боюсь, лично для вас это означает трагический исход.

Он не сопротивлялся, когда я отвела его в свою малую гостиную, жестом отослав придворных дам. Там епископ устало опустился в мое глубокое резное кресло и тяжело откинулся на спинку, как будто нуждался в опоре, а я подложила подушки, чтобы ему было удобнее, и распорядилась принести вина. Когда же мы с ним остались одни, я придвинула низенькую скамеечку, села у его ног и приготовилась слушать о событиях, обернувшихся трагедией и обещавших оказать огромное влияние на мою дальнейшую жизнь.

– Глостер намерен убедить палату общин рассмотреть во время следующей сессии новый закон. Который, скорее всего, будет принят.

– И что это за закон?

Епископ сделал большой глоток вина.

– Согласно ему никому не позволят жениться на вдовствующей королеве без личного согласия действующего короля и его Совета.

– Ох!

Я задумалась над этим, опустив взгляд на сплетенные пальцы рук, лежавших на коленях. Все представлялось мне не таким уж безнадежным. Получалось, что мне все-таки не запрещалось прямо вступать в повторный брак. Все, что для этого нужно, – получить разрешение.

– Это все? – спросила я, поднимая голову и глядя в усталые глаза епископа.

Плохо, конечно, но не безнадежно.

– Подумайте, Екатерина. Подумайте хорошенько над тем, что он сделал.

И я подумала – после чего мысль, подсознательно вертевшаяся у меня в голове, наконец сформировалась и встала на место. Кажется, я даже рассмеялась, осознав ее значение.

– Ну разумеется! Согласие короля… – Я чувствовала, что нахожусь на грани истерики. – И пока мой сын не достигнет возраста, когда сможет самостоятельно давать согласие на что бы то ни было… – Как хитро это было задумано, как коварно и бессердечно! Глостеру даже не пришлось упоминать мое имя – он ведь не хотел, чтобы его обвинили во мстительной предвзятости, – равно как и не нужно было ничего мне запрещать. Он просто сделал мой брак невозможным. – А сам Глостер понимает, что натворил? Понимает, что обрекает меня на унылое существование одинокой вдовы?

– У меня в этом нет ни малейших сомнений. – Епископ Генрих допил вино и налил себе еще. – Вам придется подождать по меньшей мере еще десять лет, пока Генрих достигнет совершеннолетия.