Запретная любовь

Отойдя на приличное расстояние, он вышел на тусклый свет, льющийся из окна приземистого дома, приподнял оружие над головой, забросил в снег и снова нырнул в темноту. Время у него было, он для того и разул Усачева с Семеновым, чтоб они не смогли преследовать его. Решение сбежать родилось у него не спонтанно, поначалу хотел завладеть оружием и застрелиться. В следователя стрелять не собирался, боясь этим навредить Марте и Саморцеву с Гороховым. Хорошенько поразмыслив, уходить из жизни раздумал. Не вечно же будут править шипицины, боровиковы, усачевы, никифоровы. Не может такое долго продолжаться. Поэтому не стоит торопить свою смерть. Глядишь, и доживет еще до тех времен, когда в тюрьме будут сидеть шипицины и их руководители. Куда бежать, решил сразу – к зимовью Горохова. Но мешала одна проблема – морозы стояли под пятьдесят, и ему без рукавиц и спичек, чтобы разжечь костер, преодолеть девяносто километров было невозможно. Нужно обращаться за помощью. И здесь, в райцентре, был только один человек, которому он полностью доверял, и который не побоится ему помочь – старший брат Николая Соловьева, Михаил.

Алексееву повезло, пока добирался до дому Михаила, никого не встретил, даже собаки не лаяли, ленились в такой мороз покидать конуру. Возле дома Алексеев остановился. Вправе ли он просить помощи у Михаила, не навредит ли ему этим? Не сидит ли кто у соседского дома, мучаясь бессонницей, не следит ли за ним? Но выхода не было, и он осторожно постучал в дверь. Скоро с той стороны раздалось:

– Кого черт принес так поздно?

– Михаил, это я, Алексеев.

– Ганя? – Михаил открыл дверь, сграбастал Алексеева ручищами, похлопал по спине. – Отпустили? Почему ночью?

– Сбежал я.

– Мать твою! Как это ты ухитрился? – он отстранил Алексеева, потрогал погоны, звезду на шапке. – Убил, что ли, кого там?

– Что ты. Мог, но не стал, хотя их оружие у меня было.

– Молодец! Не замарался в крови. Да и они не бандиты, при службе. Оружие куда дел?

– Обратно отдал. Сейчас я перед законом чист, а взял бы оружие – все, виновен.

– Пошли в дом, там поговорим.

– Я здесь постою, не надо, чтобы твои меня видели.

– Никого нет, у Полины мать при смерти, они с дочкой там до понедельника и будут. Лампу зажигать, пожалуй, не стоит. Мало ли что. Я и так знаю, где что у меня лежит. А ты раздевайся, садись, вот табурет.

– Я, Миша, на минутку. Мне бы теплые рукавицы и спички.

– И куда ты теперь?

– В Нахору. Там, возле верхнего распадка, у Горохова зимовье. Он запасы туда завез, а его в НКВД забрали.

– Далековато в такой мороз. Это что у тебя за бумаги? – разглядел угол папки Михаил.

– Дело свое прихватил. Я прямо из кабинета следователя убег. Почитаю. Усачев, следователь, написал за меня признательные показания и велел переписать.

– Ловко. А обращались как?

– Как фашисты. На мне целого места нет, и били, и пинали. Они и Марту при мне пинали, хотя знали, что она беременная.

– Не может быть!

– Я раньше тоже так думал. Да вот раскрыли глаза. Вот так живешь, работаешь и знать ничего не знаешь. Вроде все хорошо. А тут такое творится! Где Советская власть? Ты только про это никому не говори, враз заберут.

– Понимаю. В чем тебя обвиняли?

– Антисоветская агитация и террор – это за выстрел на охоте, когда дробь в Ножигова попала.

– Так чего они у коменданта не спросят?

– Спросили. И его, и Сомова. Читал я их показания, получается, стрелял специально. Нападение на сотрудника.

– А им от этого какая выгода?

– Надавили на них.

– Да, кто другой бы сказал – не поверил. Сейчас я тебе все приготовлю, – Михаил, такой же здоровый, как и брат, то исчезал в темноте комнат, то появлялся, и каждый раз что-то приносил:

– Вот тебе рукавицы и валенки. Правда, старые, на сто раз подшитые, но лучше, чем твои бурки. Портянки внутри, сразу и переобуйся… Вот спички и Вовкина шапка, отслужит, новую купим. Летом должен вернуться. А вот тебе ружье, но патронов маловато.

– А как же ты?

– У Николая заберу, ему все равно с одной рукой не до охоты. Дам тебе полбуханки хлеба и вареной картошки, больше в доме ничего нет. И котелок, чайку по дороге сварганишь. Сейчас сооружу тебе из мешка рюкзак, все туда положишь, бурки и шапку с собой возьми. И давай-ка, выпьем на дорожку. Я тут бражку ставил, осталось немного.

Уже когда сидели за столом, Михаил предложил:

– А то оставайся, посидишь в подполе. Пока все утихнет.

– Не могу. Они не дураки, хорошо работают, быстро вычислят, кого я здесь знаю. Так что утром жди гостей.

– Черт! Надо остатки браги уничтожить.

– Ладно. Мне пора. Спасибо тебе за все! Привет Николаю.

Вышли на крыльцо, и Михаил, обнимая Алексеева, сказал:

– Ну, Ганя, ни пуха ни пера! Я думаю, мы с тобой еще встретимся. Жалко, лыж у меня нет, тяжело тебе будет идти. Если что, заходи, всегда помогу.

– Прощай! – Алексеев быстро зашагал от дома. Надо было незаметно выйти из села. Боровиков, поди, всех на уши поставил. Усачеву, скоту, точно от него досталось. Алексеев злорадно улыбнулся и ускорил шаги. До рассвета оставалось несколько часов.