Запретная зона

Что с ним стало? И сколько людей теперь, десять лет спустя, думают: «В Родезию — вот куда надо поехать».

Однажды вечером, когда около полсотни человек из Скандинавского клуба собрались за обеденным столом в спортивном клубе «Александра», я вдруг услышал его имя. Я вздрогнул — ошибки не могло быть. Имя не совсем обычное, а судя по описанию, это был именно он.

— Да, он агент фабрики медикаментов и живет в Идоле. Говорят, что ему нравится тут. Да ведь от Идолы рукой подать до Элизабетвиля с его ночными клубами.

Я написал ему несколько строк, но ответа не получил.

Солсбери или Родезия, о которых я пишу, может быть, не узнают в моей книге своих жителей. Ио я уверен, что настоящему Солсбери суждено пережить тот город, который создали в своем воображении его белые обитатели. Они знают так мало и так много намеренно скрывают от себя. Грязь из помоев Харари удобряет землю, а не прямые авеню, но многие люди не замечают почвы, на которой прорастают семена будущего.

Между двух миров

По вечерам мы вели долгие разговоры у Стэнлейка и Томми Самканге в Беатрис Коттедж, лучшем районе Харари, правда, окруженном высокой решеткой, так как во время войны здесь был лагерь для интернированных итальянцев. В четырехкомнатных домиках живут африканцы, добившиеся положения в обществе: адвокат Херберт Читепо, автор большого цикла стихотворений на языке шона, министр Джеспер Саванху, которому отказались предоставить виллу в пригороде для белых.

Томми — молодая негритянка из Джексона в штате Мисиссипи, получившая диплом доктора философии в университете штата Индиана Когда она встретила Стэнлейка Самканге — африканского журналиста, получившего образование в Южно-Африканском Союзе и приехавшего в Америку для получения степени, она занимала должность профессора психологии. Они поженились, Томми оставила свою профессуру, и в конце 1958 года они переехали в Харари. Она приехала сюда, чтобы увидеть еще не родившуюся Африку, более новую, чем Новый Свет, а нашла там викторианский образ жизни с его жестокостью.

Томми не сумела закалиться за прожитые в Африке месяцы, она готова заплатить втройне, лишь бы не жить за решеткой, ее ничуть не утешает, что она достигла почти вершины африканской иерархии. Она изучает местные диалекты в целях психологических изысканий, чтобы составить новые тесты для оценки умственных способностей.

Она живет какой-то странной жизнью на границе двух миров — африканского, который смотрит на нее как на ученую американку, и европейского, который причисляет ее к сословию слуг.

— Я редко бываю в Солсбери, — говорит Томми. — Выучить, в какие лавки можно заходить, а в какие нельзя, — целая наука, ведь вывесок почти нигде нет.

Она заметила, что белых обслуживают в магазинах быстрее, чем черных, и привыкла, что ее называют «нэн-ни», нянюшка. За покупками она ходит не в те магазины, где товары самые дешевые или самые лучшие, а в те, где ее меньше всего унижают.

Томми приходится здесь хуже, чем борцам за национальное движение, хотя у нее есть друзья среди белых. Она чувствует себя посредственностью в стране, застывшей на одном месте, где жизнь липкая, как клей… да, как клей, иногда покрывающий письма из Ньясаленда, вскрытые цензурой.

В Стэнлейке больше боевого духа — он привык к расовому угнетению. Он работал корреспондентом английских газет и сейчас занимается изучением спроса среди африканцев для различных фирм. Он думал, что в феврале его арестуют — ведь он был видным деятелем партии Африканский национальный конгресс. Вместо него арестовали его брата, а он после разгрома партии примкнул к Гарфилду Тодду.

Самканге (на языке шона это означает «тот, кто хорошо жарит мясо») влюблен в еду, приготовленную женой. Он с удовольствием угощает своих гостей крепкими напитками, а сам, как многие другие интеллигенты из африканцев, предпочитает «мазо», апельсиновый сок. Это полный мужчина с хрипловатым голосом, возмущенный всеми нелепостями, наблюдаемыми в обществе. Академическая степень дает ему право не носить паспорта, но вместо него он должен носить с собой бумагу стоимостью в фунт стерлингов, подтверждающую, что он освобожден от ношения паспорта.

Стэнлейк не питает иллюзий по отношению к настоящему, он делает ставку на будущее и уверен, что выигрыш обеспечен. После жаркого из вырезки он становится задумчив:

— Мы так долго боремся за вещи, которые хотим иметь, что уже не уверены, сумеем ли воспользоваться ими, когда получим их.

В их доме всегда полно людей. У нас было такое чувство, словно сказанное здесь имело такое же значение для будущего страны, как то, что происходило в парламенте в каком-нибудь десятке километров отсюда. Английские журналисты приходили сюда, чтобы прощупать настроение африканцев — так делал, например, Антони Сэмпсон, писатель и корреспондент газеты «Обсервер». Здесь бывали африканские врачи, которым власти постоянно запрещали что-нибудь делать: например, проверять процент содержания алкоголя у пьяных европейцев; националисты из Северной Родезии, учителя, священники…