Запретный плод

— А ты узнал об этом до того или после? — спросила я.

Он явно был задет.

— Анита, если бы мы знали, сказали бы тебе бесплатно.

Я кивнула:

— Извини, Лютер. У меня была пара, трудных ночей.

— Ладно, понимаю. Значит, это правда?

Что я могла сказать? Отрицать? И так уже полно народу об этом знает. И, в конце концов, мертвому можно доверить тайну, как говорит пословица.

— Может быть.

С таким же успехом я могла сказать «да», раз не сказала «нет». Он кивнул:

— Что они от тебя хотели?

— Не могу сказать.

— М-м… да. Анита, тебе надо быть чертовски осторожной. Тебе может понадобиться помощь, если есть кто-то, кому ты можешь доверять.

Доверять? Доверия-то как раз хватает.

— Понимаешь, Лютер, у меня только два выхода, и я бы выбрала смерть. Быстрая смерть — это было бы лучше всего, но вряд ли мне представится такой случай, если дело повернется плохо. Так кого мне в это втягивать?

Его круглое темное лицо повернулось прямо ко мне.

— Ответов у меня нет, девушка. Хотел бы я, чтобы они были.

— Я тоже.

Зазвонил телефон, Лютер снял трубку. Посмотрел на меня и перетащил телефон на длинном шнуре.

— Это тебя.

Я прижала трубку плечом к щеке:

— Да?

— Это Ронни.

В голосе ее звенело подавленное волнение, как у ребенка рождественским утром.

У меня сперло дыхание:

— Ты что-то нашла?

— Ходит слух насчет «Люди против вампиров». Организован эскадрон смерти, чтобы стереть вампиров с лица земли.

— У тебя есть доказательства, свидетели?

— Пока нет.

Я вздохнула раньше, чем смогла удержаться.

— Да брось, Анита, это хорошие новости.

Я прикрыла рукой микрофон и зашептала:

— Я не могу пойти к мастеру со слухом насчет ЛПВ. Вампиры разорвут их на части. Погибнет уйма невинных людей, а ведь мы даже не знаем, на самом ли деле за убийствами стоит ЛПВ.

— Ладно, ладно, — сказала Ронни. — Завтра утром у меня будет что-то более конкретное, обещаю. Подкупом или угрозами добуду я информацию.

— Спасибо, Ронни.

— Да ладно, для чего же еще нужны друзья? К тому же Берт выплатит сверхурочные и деньги на взятки. Люблю видеть гримасу боли, когда он расстается с деньгами.

— Я тоже, — ухмыльнулась я в телефон.

— Что ты делаешь сегодня вечером?

— Иду на вечеринку.

— Что?

Я объяснила, как могла короче. После долгого молчания она сказала:

— Придурочный поступок.

Я была с ней согласна.

— Ты копай на своем конце, а я попробую с этой стороны. Даст Бог, в середине встретимся.

— Хотелось бы так думать.

В голосе ее слышалась какая-то подогретость, почти сердитость.

— Что тебе не нравится?

— Ты ведь идешь без прикрытия? — спросила она.

— Ты ведь тоже одна работаешь.

— Не в окружении вампиров и придурков.

— Это спорный вопрос, если ты в штаб-квартире ЛПВ.

— Не остри. Ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Да, Ронни, понимаю. Ты — единственный мой друг, который может сам о себе позаботиться. — Я пожала плечами, потом поняла, что она этого не видит, и сказала: — А с любым другим будет как с Кэтрин — овца среди волков, и ты это знаешь.

— А взять с собой другого аниматора?

— Кого? Джеймисон считает, что вампиры — лапочки. Берт любит говорить о крупной дичи, но сам свою задницу ни за что не подставит. Чарльз отлично умеет поднимать трупы, но он слаб в коленках, к тому же у него четырехлетний ребенок. Мэнни больше на вампиров не охотится. Он четыре месяца проторчал в больнице, пока его собирали после последней охоты.

— Если я правильно помню, ты тоже была в больнице, — сказала она.

— Я отделалась сломанной рукой и раздробленной ключицей, Ронни. Мэнни чуть не умер. Кроме того, у него жена и четверо детишек.

Мэнни был аниматором, который меня обучал. Он научил меня поднимать мертвых и побеждать вампиров. Хотя, надо признать, я вышла за рамки обучения Мэнни. Он был традиционалистом, не признавал ничего, кроме осинового кола и чеснока. Пистолет он носил как резерв, а не как основной инструмент. Если современная техника позволяет мне поражать вампиров на расстоянии вместо того, чтобы вскакивать на них верхом и протыкать осиновым колом сердце, так почему бы и нет?

Два года назад жена Мэнни Розита пришла ко мне и умоляла не подвергать больше ее мужа опасности. Пятьдесят два — это не возраст для охоты на вампиров, говорила она. Что будет с нею и с детьми? Все это она говорила мне тоном матери, у которой любимого ребенка сбивают с пути соседские озорники. Она заставила меня поклясться перед Богом, что я никогда не позову Мэнни с собой на охоту. Если бы она не плакала, я бы выдержала и отказалась. Плакать — дьявольски нечестный аргумент в споре. Как только кто-то начинает плакать, больше разговаривать уже не возможно. Хочется только одного — чтобы этот кто-то перестал реветь, а ты перестала себя чувствовать самым мерзким негодяем в мире. Все что угодно, только не это.

Ронни на том конце провода молчала. Потом сказала:

— Ладно, только будь осторожной.

— Буду осторожна, как девственница в брачную ночь. Обещаю.

— Ты неисправима! — рассмеялась она.

— Это мне все говорят.

— Оглядывайся почаще.

— Ты тоже.

— Обязательно.

Она повесила трубку. Телефон у меня в руках щелкнул и затих.

— Хорошие новости? — спросил Лютер.