Стоя за забором своего двора — невысоким, доходящим ему едва до груди — он имел полное моральное право разглядывать гуляющую по улице девушку. Любую. Но взгляд его чаще всего падал на Фоску Муи. Когда взгляды их встречались, она краснела — это было видно и под слоями краски, и под темно-синей чернильной полоской, которой она украшала свои полные щечки в знак того, что ищет мужа.
Смотреть на Фоску было одно удовольствие. Конечно, в своей семье она младшая, и никто не даст за ней никакого имущества, кроме самого простого — пары глиняных горшков да циновок, — но и выкуп и приданое за нее требуют небольшое, тридцать монет, не больше. Расценки на невест хорошо были известны Саргуну. Первая дочь хорошей семьи и плодовитой матери могла стоить сто монет и дороже. Это было слишком дорого для него. К тому же, в округе не было ни одной старшей дочери, которая нравилась бы ему.
А Фоска ему нравилась. Темно-каштановые, отливающие краснотой волосы до плеч выгодно оттеняли ее глубокие карие глаза, формой напоминающие орехи миндаля. Полные круглые груди с два его кулака соблазнительно покачивались в разрезе рубашки, а крутыми бедрами Фоска вращала при ходьбе так, словно вытанцовывала каждый шаг отдельно.
Такая женщина родит много крепких детей и будет предметом гордости своего мужа. Саргун перестал покупать баранину, брался за любую не позорную работу — и вел обратный отсчет.
Сколько ему осталось заработать? Восемнадцать… Семнадцать… Шестнадцать… А, проклятые духи ущелий, снова семнадцать — пришлось потратиться на обувь для бабушки. Семнадцать… Шестнадцать…
Когда до заветной тридцатки монет оставалось всего три, духи опять прогневались на Саргуна. И орудием своего гнева избрали рабыню.
Работая во дворе дома Саргуна, Эвента никогда не ловила на себе взгляды соседей и случайных прохожих. За исключением соседа Ду — тот, жуя табак под орехом в собственном дворе, нередко не сводил с нее своих пристальных черных глаз.
— Твой хозяин идет, Э-Ви! — добродушно кричал он, не ожидая ответа, когда Саргун возвращался домой. Эвента поднимала голову от корзины, кивала афсу — тот не реагировал. Никогда не реагировал. Но Ба Саргун отчего-то казался Эвенте более безопасным, чем сосед Ду, который и во двор их никогда не заходил. Неосознанно Эвента избегала его взглядов. Ей не хотелось видеть его, но что она могла поделать, если заборчик вокруг двора был скорее символическим, и доходил ей едва до бедра?
Предчувствие не обмануло девушку. Отправившись с утра за водой, она не успела и трех шагов за пределами двора сделать, когда в ее запястье впилась твердая мужская рука. Сулка дернулась в сторону, прижимая кувшин к себе. Но афс Ду держал ее крепко. Он улыбался. Его нельзя было бы назвать уродливым, с толку немного сбивала традиционная зеленая краска и татуировки, но Эвента уже начинала привыкать видеть за ней и выражение лица. Лицо мужчины было даже по-своему привлекательным. Не таким грубым, как у Саргуна. Ни одного шрама. Ухоженная короткая бородка, карие любопытные глаза, весело сложенные губы…
И много, много похоти во взгляде и движениях, самоуверенной похоти самца, который не только не ждет отказа, но и не примет его. И ответит ударом. Эвента дернулась в сторону. Покосилась на хижину. Ее хозяин еще спал.
Звать его?
Или это арут? Звать бабушку Гун? Звать на помощь вообще хоть кого-то?
Сосед Ду что-то пробормотал, одной рукой снял кувшин с ее плеча. Потянул ее за плечо, ткнул лицом к себе в грудь, потом крутанул от себя и нагнул к заборчику.
И тут Эвенту словно освободили от заклятия неподвижности. Она рванулась в сторону, ударила по колену афса, пихнула его — он упал на землю, заодно опрокинув и кувшин. Черепки впились в босые ноги девушки, когда она, выворачиваясь из-под его рук, дернулась к спасительному входу во двор. И, отбиваясь много сильнее, чем того требовала ситуация, сама не поняла, как впилась в ухо афса Ду зубами.
Крик, который издал мужчина, разбудил всех. Весь тупичок вывалил на улицу, чтобы лицезреть соседа Ду, прижавшего руку к раненному уху, и вывшего, как раненный насмерть. Выбежал и сонный Ба Саргун, со следами облезшей вчерашней краски на лице и теле и еще не до конца заплетенными волосами.
Собравшаяся толпа взорвалась многоголосьем. Все кричали, размахивали руками, пока Эвента, вцепившись в заборчик изнутри двора дома Ба, по шагу ступала назад. Что они собирались делать с ней, ей было неясно, но она готовилась к тому, что окажет сопротивление. Тем не менее, на нее даже не смотрели. Теперь возмущение соседей оказалось направлено на ее хозяина. Молча, с каменным лицом, Ба Саргун выслушал обвинения от соседа Ду, так же молча развернулся, и удалился в дом. Толпа не расходилась. Подтягивались жившие в отдалении. Эвента просочилась в кухоньку, и столкнулась с бабушкой Гун.
— Что делать? — спросила она слабым голосом, — что будет?
— За проступки рабов и животных наказывают хозяев! — прошипела старуха и плюнула на пол.