Наконец, когда спустя неделю она догадалась выкрасить зеленой краской и лицо, в стене отчуждения появилась первая широкая трещина.
Ничто не предвещало перемен, но из дома вышел Ба Саргун, подошел к каштану и отвязал от него веревку. Еще не осознавшая счастья этого события, Эвента последовала за ним к дому. Перед порогом Ба Саргун остановился, смотал веревку в клубок, сунул в руки рабыне и показал пальцем на дверь.
— Амат! — торжественно и важно сказал он, — сначала так, — он наклонился и дотронулся рукой до земли, а затем прикоснулся к порогу, — потом внутрь.
Она собиралась повторить его движение, но тут Саргун словно вспомнил что-то и остановил ее.
— Как твое имя? — спросил он.
— Эвента.
— Плохо, — отрезал Саргун, — ты — Э-Ви. Входи.
Смерив его уничижающим взглядом, но не забыв поприветствовать порог дома, Эвента впервые оказалась внутри жилища афсов.
В первой комнатке, служившей, очевидно, кухней, с трудом могла бы развернуться одна некрупная женщина. Сюда выходила топка печи, и здесь все было заставлено и завешано: связки чеснока, лука, сушеных трав, мешки с рисом и прочей снедью, утварь — Ба Саргун протискивался боком. Вторая комнатка была чуть просторнее, но потолок также оказался прискорбно низок — точно на две ладони выше макушки Саргуна. Афс развел руками, поворачиваясь к рабыне.
— Амат, — пояснил он, — здесь я.
Из кухоньки, как заметила Эвента, наличествовала также вторая дверь — узкая, прикрытая занавеской. Отодвинув ее, афс показал на то, что за ней крылось: калитка и загон для коз. Там же бродило несколько кур и один тощий петух.
— Работать здесь, — кивнул Саргун на очаг, — спать там, — палец его указал на загон для коз.
Затем повторил то же на языке Афсар. Эвента повторила за ним. Хозяин кивнул, удовлетворенный, и удалился.
Жизнь Эвенты изменилась кардинально. Да, спала она под навесом — вместе с двумя вилорогими козами, но работы ей теперь доставалось столько, что иной раз она с тоской вспоминала циновку под каштаном. Теперь она не считалась нечистой. И могла ходить за водой. Руки затекали от неудобного кувшина, сползавшего то и дело, и почему-то имевшего неровное дно — его нельзя было поставить на землю, из него почти невозможно было перелить воду, не потеряв при этом половину. И кувшин был один такой большой — его следовало беречь.
У родника приходилось ждать долго, вода текла по капле, скука и мухи одолевали. Эвента прислушивалась к словам женщин и осваивала новые выражения. Иногда они посмеивались над ней, но прямо не обращались. Другие рабыни отличались от нее, были одеты в шаровары, носили кое-какие украшения и платки на головах. Если бы не веревочные пестрые браслеты, Эвента не отличила бы их от свободных.
Сама себя она старалась считать свободной. Просто взятой временно в плен. Может быть, однажды придет прекрасный воин с запада и освободит ее. Или хотя бы просто воин. Или торговец. Хоть кто-нибудь!
Но никто не приходил, кроме торговцев мукой — к которым был арут приближаться, торговцем металлом — тоже арут, соседей — арут смотреть, арут слушать. Большую часть времени Эвента проводила за плетением корзин. Пальцы распухали от уколов лозы, болели, два ногтя уже слезли. Руки ее уже делали свое дело без участия мысли, смотрела она перед собой, но мысль лихорадочно работала. Она впитывала все, что слышала, и запоминала.
Обращения. Слова. Интонации. Если ей придется выживать здесь, надо запомнить. Надо понять, проникнуть в образ их мыслей. Ах, если бы Ба Саргун был побогаче! Но страшная нищета ограничивала Эвенту ничуть не меньше, чем ее хозяина.
…
Жизнь в доме Саргуна налаживалась. Медленно, с трудом, но он радовался. Конечно, сначала было тяжко. Еще один рот. Да еще и с подозрением на слабоумие. Не особо умная женщина ему досталась. Выкручивалась, пыталась избежать утренних омовений, постоянно что-то бормотала, сложив руки лодочкой перед грудью — Саргун уже видел, как ее сородичи делают то же. А все же перемены к лучшему произошли. Два месяца муштры бабушки Гун — и вот, рабыня поумнела! Ба Саргун наконец чувствовал себя хозяином положения.
Теперь рабыня могла сказать несколько простых фраз, но что важнее — понимала указания и выполняла их. Говорить ее никто не просит. Гораздо важнее — чтобы она слушалась. Другие мужчины посмеивались над Саргуном. Их рабы были настоящими, полезными приобретениями, которые не стыдно было показать и похвастаться перед соседями. И только Ба Саргун, этот вечный мечтатель из клана воинов, зачем-то покинувший Ташское Синегорье, разжился остроухой бестолковой женщиной, ничего не умеющей и не понимающей.
По крайней мере, бабуля научила ее плести корзины, и новое занятие девушка освоила быстро. Ловкость ее маленьких рук удивляла и старуху, и Афса. И это было хорошо: деньги в дом никогда не лишние.
Особенно сейчас, когда Саргун твердо решил жениться.