Читаем Заре навстречу полностью

Новые и новые заряды, как миномётные, так и от крупной артиллерии рвались по лесу. Ни один из этих зарядов ещё не накрыл партизанский лагерь, но один раз рвануло так близко, что партизаны видели и сам взрыв, и как накренилась потом, но не рухнула, зацепившись за ветви соседних деревьев, сосна.

К сожалению, не все в отряде были дисциплинированы настолько, чтобы беспрекословно слушаться своего командира. Ведь они и не были военными людьми, а простыми тружениками, иногда с чрезмерной поспешностью набранные для борьбы…

И, когда Михаил и Виктор Третьякевичи, проводив отца, вернулись к лесному лагерю то, прежде всего, услышали напряжённые голоса Ивана Михайловича Яковенко и Сивиронова.

Этот Сивиронов, не плохой, в сущности человек, командовал своим отрядом, в котором, насчитывалось до полусотни бойцов. 1 августа, во время операции у хутора Паньковка, подвода Сивиронова наскочила на немцев, завязалась перестрелка, но у партизан обошлось без потерь.

Вот тогда два партизанских отряда и встретились. Решили действовать сообща, ведь, сложенные вместе — это уже семь десятков бойцов, силёнка, конечно не достаточная, чтобы всю вражью армию разгромить, но существенно досадить врагу они смогли.

И вот теперь Сивиронов говорил очень громко — едва ли даже не кричал:

— А я ещё раз говорю: самое разумное — это идти за Лисичанск, в Кременские леса…

Братья Третьякевичи подошли, и увидели, что рядом с командирами стоят и простые партизаны. Некоторые из них поддержали Сивиронова. Слышались их голоса:

— Верно Сивиронов говорит: нечего тут сидеть… От немца теперь спасу не будет!

Но Яковенко произнёс спокойно, и, вместе с тем, так громко, что каждый его услышал:

— Мы имеем задание действовать здесь, и никуда не уйдём.

Сивиронов посмотрел на него, покачал головой, вздохнул, и произнёс:

— Ну что ж. Твоё право. Ты командир, а я своих людей увожу.

Не прошло и получаса, как люди Сивиронова собрались и ушли. И так печально стало! Так, сразу уменьшились их силы. Казалось, что партизаны Сивиронова не просто ушли, а погибли в тяжёлом бою.

Теперь их осталось чуть больше 20 человек…

Яковенко пытался выглядеть бодро и говорить. Вот подозвал Михаила Третьякевича, и сказал:

— Сейчас не время раскисать. Продолжим нашу агитацию, среди населения. Пускай немцы знают, что им не удалось нас запугать, и мы всё так же активны. Надо составить очередную листовку. Займись-ка этим, товарищ комиссар…

Вскоре Михаил и Виктор Третьякевичи сидели друг напротив друга на пеньках, и общими интеллектуальными усилиями составляли очередную листовку.

И под грохот рвущих лес снарядов получился сильный текст, некоторые выдержки из которого приводятся ниже:

«Дорогие наши ворошиловградцы! Мы, коммунисты-подпольщики, обращаемся к вам: не верьте лживой фашистской пропаганде… Банда Гитлера пытается убедить вас, что они разгромили Красную армию… Недалек час, когда Красная Армия перейдёт в наступление и освободит наш славный город…

Подпольный горком партии».

<p>Глава 4</p><p>Отступление</p>

Прошло ещё несколько дней.

Немцы продолжали обстрел Паньковского леса. И хотя никто из партизан от этого обстрела не был ранен, настроение у большинства было скверным. Вновь и вновь слышались голоса о том, что надо уходить.

Вечером 10 августа на большой полянке, возле Ивана Яковенко собрались братья Третьякевичи, и почти все бывшие в отряде партизаны (отсутствовали только следившие за подступами к лагерю).

Михаил Третьякевич незадолго до этого имел отдельный разговор с командиром. Во время этого разговора Яковенко сказал:

— Может быть лучше было бы, если б мы пошли с Сивороновым…

Но теперь Сиворонов и его отряд ушли далеко, и вряд ли уже удалось с ними встретиться. И поэтому приходилось отступать разрозненно, с малыми силами. Собственно об отступлении у них и пошла речь на последовавшем за этим партизанском собрании.

Яковенко, как ни старался, не мог скрыть своей горечи. И говорил он медленно, словно бы тяжело ему было подбирать нужные, а на самом то деле такие простые слова:

— Вот что, товарищи. Придётся нам всё-таки отступать.

Бойцы переглянулись. Кое-кто заулыбался, раздался даже голос:

— Ну, наконец-то…

Другой спросил:

— А куда пойдём-то?

— Да тут от товарища Рыбалко поступило предложение…

Командир одной из групп Рыбалко выступил вперёд и проговорил чётко, будто бы непререкаемую истину:

— Пойдём в Митякинские леса.

— Это где ж?

— А в Ростовской области.

— Далековато топать…

Но Рыбалко ответил.

— А не всё ли равно, где врага бить? Ведь фрицы сейчас везде. По всей нашей земле расползлись гады. К тому же я хорошо Митякинские леса знаю. Сам оттуда родом.

— Ладно, чего уж там — отступаем. Всяко лучше, чем здесь под обстрелом сидеть…

Тут Яковенко прокашлялся и заявил:

— Но, прежде чем отступать, надо будет переправу, которую немцы через Донец почти уже наладили разрушить. Ну, кто пойдёт?

Первым поднял руку Виктор Третьякевич.

* * *

К берегу Донца подошли уже ночью. На небе россыпью горели ярчайшие созвездия, но книзу, к земле почти не давали своего света. Это была безлунная, и действительно тёмная ночь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза