Заря над Скаргиаром

Аскер быстро перебрал документы, подписанные королем, и выудил из пачки один листок. В отличие от остальных, он был перегнут пополам и расправлен, а кроме того совершенно бел, за исключением того места, где стояла королевская подпись.

— Так короли лишаются своей власти, принцесса. Этот листок — первый. Хотите, я подарю его вам?

Дариола протянула дрожащие пальцы к листку и осторожно взяла его.

— Так что же это выходит? — сказала она. — Я могу надписать сверху все, что мне вздумается, и это будет считаться приказом короля Аолана Валесиара?

— Именно так, принцесса. Берите, не стесняйтесь, я себе еще сделаю.

— Какой же он Тюфяк! — фыркнула она. — Господин Аскер, я начинаю его презирать. Он — никудышный король!

— Но зато чрезвычайно удобный, вы не находите?

— Он нудный! — капризно заявила Дариола, наморщив носик. — И вообще здесь все нудное! Из-за него я даже не смогла посмотреть вашу столицу. По правде говоря, мне хочется сбежать отсюда.

— Ну ничего, принцесса, — улыбнулся Аскер. — Теперь, когда король назначит день свадьбы, забот у вас будет выше головы, да и у него тоже, так что вы его не увидите до самой свадьбы. А теперь прошу извинить меня, но я должен вас покинуть: у меня есть одно неотложное дело. Но я обещаю вам, что буду навещать вас каждый день.

— До свидания, господин Аскер, — улыбнулась ему Дариола, — и большое спасибо вам за то, что избавили меня от короля. Если встретите по дороге Латриэля, можете прислать его ко мне.

Латриэль околачивался под самыми дверями. Услышав, что принцесса желает его видеть, он засунул равиля подмышку и опрометью кинулся в комнату. Аскер проводил его взглядом, сочувственно покачав головой. Сейчас его ждут долгожданные мучения!

За исключением столь пренебрежительного отношения к бедняге Латриэлю Дариола была, по мнению Аскера, на высоте. Чем больше он ее знал, тем чаще думал, что сделал правильный выбор. Как она держала себя перед придворными! Как улыбалась королю, когда он в сто сорок четвертый раз сравнивал ее глаза с изумрудами! Наконец, как серьезно отнеслась к листку, дающему ей почти неограниченную власть!

«Я могу ею гордиться», — подумал Аскер, плотнее прижав к груди пачку документов.

Свадьба была назначена на второй день месяца кутастеф. По всей столице и ее окрестностям закипели примерно такие же приготовления, что и к празднеству по случаю взятия Фан-Суор, только в гораздо большем масштабе. Для этих целей из королевской казны было выделено пятьдесят тысяч леризов, а уж сколько народу принимало участие в подготовке — и не сосчитать. На радостях король даже объявил амнистию для заключенных, совершивших мелкие преступления.

— Наконец-то в Паореле впервые за много лет будет вдоволь воров и забияк! — сказал Моори, когда услышал об этом мудрейшем решении короля.

Аскер вновь отвлек Зинтир от ее основной деятельности, чтобы возобновить свои занятия аргеленским и броглонским языками. Он совершенствовался настолько быстро, что Зинтир непрерывно краснела, старые Филана и Линекор качали головами, а Моори ходил черный как туча: он не мог взять в толк, который из дьяволов Ранатры так намертво вколачивает в Аскеровы мозги слово, произнесенное один раз. Но дело тут было не в Ранатре и не в дьяволах, а всего лишь в совершенном умении управлять своей памятью, которая у Аскера и так было чересчур хороша, а Кено своими мудрыми советами сделал ее еще лучше.

Фаэслер Сарголо не находила себе места. Просторные комнаты ее особняка казались ей слишком тесными, а в южном ветре, несшем с моря свежесть, ей чудился зной пустынь. Она, как дикий зверь, металась по дому, судорожно сжав кулаки и до крови впиваясь когтями в ладони. Бессонная ночь навела круги под ее лучистыми глазами, и Фаэслер со злобой оглядывалась на все зеркала, мимо которых ей доводилось проходить. Сколько раз она заставляла себя сесть и спокойно обдумать создавшееся положение, но все напрасно: неведомая сила, что ворочалась в ее душе, каждый раз путала мысли, которые Фаэслер пыталась как-то упорядочить, и железными тисками сдавливала горло и сердце. Фаэслер хотела рыдать, в слезах излить свою муку, но слезы, как назло, лились внутрь, свинцовыми каплями падая в душу, а глаза высохли, как солончаки Скалара.

Фаэслер выбежала на балкон, хватая ртом воздух, и оглянулась кругом. Закатное солнце светило прямо в глаза, вытравливая мозг, и полированные крыши домов стократно отражали его свет. Крики птиц над Паорелой резали слух, а шум и запахи большого города лезли в уши и в нос, вызывая желание стать глухой и слепой ко всему, что происходит в мире. Нервы, натянутые, как струны, грозили порваться в любой миг. Фаэслер подумала, что состояние, в котором она пребывает, больше похоже не на страдания неутоленной страсти, а на муки погребенного заживо грешника.

Наконец после изнурительной душевной борьбы Фаэслер поняла, что близка к сумасшествию и что ей самой не справиться. И она решила обратиться к помощи Сезиреля. Она написала ему записку с просьбой приехать и стала ждать.