Зарисовки ночной жизни

Однако на этом наше препирательство закончилось.

На следующий день случилось нечто, что заставило нас с женой объединить усилия, чтобы хотя бы из упрямства довести это дело до свадьбы. Позвонил Енгын, наш с Сону общий приятель:

— Давно не слышались… Как поживаешь? Я вот по какому делу звоню: несколько дней назад мы познакомили Сону с младшей сестрой моего родственника, и теперь у нас тут весь дом с ног сбился, пытаясь их поженить, и вдруг я узнаю, что ты его еще с кем-то познакомил! По словам этого шалопая Сону, ему все равно, на ком жениться, так что он велел решить этот вопрос между нами. Было бы неплохо, если бы вы уступили, ты как на это смотришь?

— Уступить? Ну и ну, Чонхи не какое-то там сиденье в автобусе, чтобы ее уступать! Раз уж так пошло, будем сражаться! И посмотрим, за кем будет победа.

Жена от этой новости подскочила словно ужаленная.

И что же дальше? Я теперь донимал Сону, а супруга — Чонхи, чтобы они звонили друг другу… Иногда мы с женой покупали билеты в кино на четверых и звали их присоединиться… Ничего лучшего для того, чтобы сблизить эту парочку, нам в голову не приходило. В отличие от нас сторона Енгына не пользовалась подобными низкопробными методами для создания более тесных отношений между молодыми, не устраивала встреч и не поощряла их общения. Они, как и полагается порядочному семейству, соблюдающему традиции, подключили опытную сваху, которая пыталась воздействовать на родителей.

Сону вел себя довольно пассивно, будто его это совсем не касалось: не выказывал особых симпатий ни кандидатуре Енгына, ни нашей Чонхи, встречаясь с ней только в нашем присутствии.

В конце концов мы с женой смертельно устали. Закралось подозрение, что Сону с самого начала как раз этого и добивался, однако ничего не поделаешь — весь наш былой энтузиазм испарился. Дошло до того, что нам стало жалко потраченных впустую времени и средств, которые мы угробили на это сватовство.

В телефонных разговорах с Сону я ограничивался шутливыми замечаниями, как это бывало и прежде, а жена, болтая с Чонхи, про Сону не вспоминала. И вот в один из дней мой приятель позвал меня пропустить стаканчик-другой. За рюмкой соджу[8] он проговорился, что несколько дней назад они с Чонхи ездили в горы…

— Не берусь загадывать, но, возможно, мы с ней скоро поженимся…

У меня не возникло никаких эмоций в ответ на его слова, будто бы ко мне это абсолютно никакого отношения не имело. В тот вечер, вернувшись домой, я передал жене наш разговор, отчего лицо ее залилось краской ярче, чем в тот раз, при знакомстве, а голос задрожал:

— Вчера я встречалась с Чонхи, а она, бесстыдница, ни словом не обмолвилась об этом!

— Еще неизвестно, чем все закончится, вот и не стала болтать лишнего.

— Ну надо же, какая лиса! — не унималась жена.

— Как бы то ни было, главное — наше сватовство удалось!

— О-о-о! Ну и притворщица… Хорошо бы, чтоб у них ничего не вышло!

С одной стороны, я, кажется, понимал женское сердце Чонхи, которая хотела сохранить в тайне свой секрет; с другой стороны, догадывался и о печали жены, которой придется расстаться с близкой подругой…

Вот ведь сколько зависти может вызвать секрет двоих!

— Тебе не кажется, что кое-кто захочет разорвать нас на мелкие кусочки?

И только после этих слов жена наконец от души рассмеялась.

ЖИЗНЬ — ТАКАЯ ШТУКА…

Зазвонил интерфон. Чхану поднял трубку:

— Да, отдел ресурсов на связи.

— Господин Ли, пятая линия, — раздался в трубке звонкий голос девушки на коммутаторе.

— Хорошо. — Чхану нажал кнопку с цифрой пять.

— Алло! — неожиданно в интерфоне раздался голос Синджи.

Не прошло и недели, как они решили поставить твердую точку в их трехлетних отношениях.

— Это я, — Чхану по привычке непринужденно и без всякой официозности, но с оглядкой на рядом сидящих коллег, отозвался низким размеренным голосом. Однако на том конце провода Синджа разразилась рыданиями.

— Что такое? Что случилось?

— Извините меня, прошу вас, простите меня!

Сквозь непрерывные всхлипывания она только и делала, что извинялась и умоляла простить ее.

— Ну, чего ты? Что произошло-то? — предчувствуя неладное, спросил Чхану.

Наконец Синджа, пересиливая себя, но все так же не прекращая рыданий, с трудом заговорила:

— Я все рассказала отцу детей. Про то, что было между нами. Он заставил меня выложить все начистоту, сказал, что узнал о нас от соседей…

У Чхану упало сердце, он почувствовал, как силы вдруг покинули его.

— Что же ты натворила, глупая твоя голова! Мы же договорились все держать в секрете!

— Он напился до чертиков и накинулся на меня с кулаками. Всю прошлую ночь терпела его побои. Думала, живой не останусь — вот и не выдержала…

У Чхану все перевернулось в душе, когда он представил, что любимая им женщина, с которой он жил почти супружеской жизнью три года, вынуждена терпеть тяжеленные кулаки и пинки своего мужа-грубияна, таскающего ее за волосы по всему дому.

— Я… мне хочется умереть… но дети… что будет с детьми…