Зарисовки ночной жизни

— Но подумайте, как он только мог так поступить?! Если разлюбил меня, то так бы и сказал, развелись бы — и с концами! Что-то мне подсказывает, что тут явно замешана женщина…

Что еще я мог добавить к ее словам? Если честно, я и сам в глубине души считал, что, скорее всего, тут без другой женщины не обошлось. Так уж случается, что именно таким правильным людям типа Хёнгу, к которым в обычной жизни и придраться не к чему, вдруг попадает шлея под хвост, они влюбляются, и тогда их уже ничем не остановишь.

Как бы то ни было, а Хёнгу и через несколько месяцев не вернулся, и от него не было никаких вестей о том, где он и что с ним. Но вот вчера мне доставили письмо. Распечатав конверт, я узнал почерк Хёнгу. Краткое содержание этого послания сводилось к следующему.

Хёнгу переехал в рыбацкую деревушку недалеко от своих родных мест и живет с девушкой, которая когда-то работала в их доме кухаркой. Сейчас новая супружница уже на третьем месяце беременности. Он хочет развестись с бывшей женой и поэтому просит меня помочь с документами по разводу и всеми формальностями, с этим связанными. Еще он просит меня купить для него в оптовом магазине хозяйственное мыло, полотенца и другую галантерею и отправить ему, так как он намеревается открыть маленькую лавчонку. Случайная встреча заставила бросить его сеульскую семью. В их жилой квартал забрела торговка рыбы вразнос, говорившая на наречии его родных мест, и ему пришлось наблюдать картину, как охранник выгоняет ее. Перед его глазами яркими образами возник весь маршрут, проделанный этой тетушкой с корзиной рыбы до их квартала: вот к причалу подходит рыболовецкая лодка, женщины с корзинами на голове, затем картина того, как они едут неторопливым ночным поездом третьего класса в Сеул, станция Енсан на рассвете, скудный завтрак из лапши быстрого приготовления… И в тот момент, когда Хёнгу увидел эту женщину, он решил бросить все, что приобрел в Сеуле. Даже его собственные дети, говорящие на сеульском диалекте и насмехающиеся над провинциальным говором отца, не казались его продолжением. Ему захотелось заново нарожать детей, которые бы говорили с отцом на его родном языке. Он надеялся, что я, выросший вместе с ним, смогу понять, что он имеет в виду…

Примерно такого содержания было это письмо, которое поставило меня в весьма затруднительное положение. Головой я понимал, что в такой ситуации мне следует попытаться убедить его, написав: «Раз твоя девушка всего лишь на третьем месяце беременности, поторопись с абортом и скорее возвращайся к своей сеульской семье». Однако рука не поднималась вывести эти строчки. А все потому, что я и сам иногда пристально вглядываюсь в своих детей, говорящих на сеульском диалекте, сомневаясь, а мои ли это дети.

ОБИТАЛИЩЕ СОЛНЦА И ПЫЛИ

Когда мы огибали сумрачный сосновый лес, паровоз дал гудок. Казалось, что поезд хочет поскорее оставить позади этот сосняк, который даже средь бела дня в начале лета хранил будто нарочито пугающую угрюмость. У меня чуть не вырвался крик ужаса, когда я попытался вглядеться в эту неприступную, словно неживую чащу.

Наконец лес закончился, и в окне вагона я мог издалека увидеть цель моего путешествия. Казалось, деревня плавится в обжигающих лучах июньского лета и совершенно не пытается оказать никакого сопротивления этому изнуряющему безжалостному свету.

Утомленность этой располагающейся в лощине деревни, которую я разглядывал сверху из окна вагона, очень сильно напоминала отчужденность жуткого соснового леса, который мы только что миновали. Создавалось впечатление, что и деревня, и лес не особо рады меня тут видеть.

Чуть погодя поезд, оставив на перроне маленькой станции одного меня, тронулся с места. Я стоял на платформе и смотрел вслед уходящему составу, выпускающему горячий белый дым в небо, пока он не скрылся за дальней горой. Похоже, я ошибся с местом высадки. Возможно, было бы лучше ехать до конечной станции? Кто знает, может статься, мне сейчас, напротив, больше бы подошел хлопотливый город с его толкотней, в которую я бы влился. А в этой захолустной маленькой поникшей деревне мне нечего было делать. Я стоял и отрешенно смотрел на белые клубы дыма поезда, поднимающиеся из-за горы, раздумывая, что здесь мне ничего хорошего не светит, как вдруг кто-то тронул меня за плечо:

— Что вы тут делаете?

Это был станционный служащий — мужчина невысокого роста с маленькими глазками, позыркивающими из-под козырька фуражки.

— А… поезд… я смотрел на поезд, мне показалось, что я ошибся станцией.

— А куда вам надо?

— В Унсон, только…

— В таком случае вы приехали в нужное место, — проговорил служащий, прервав меня на полуслове, и указал рукой на белую надпись с названием станции.

— Нет, конечно же, я знал, на какой станции мне выходить, но…

Однако мне не хотелось подробно объяснять этому малому со смуглым лицом все, что я испытываю в данную минуту.