— Пускай! Скореича свалятся. Того и надо.
— Да ить беды бы какой не было!
— Какая тут беда? Ну покорчит немного...
Мать и братишки, загодя поужинав, вновь скрылись в боковушке. Я начинал кашлять от простуды и потому с удовольствием забрался на горячую русскую печь — мне велено было зря пе показываться на чужие глаза.
Офицеры ввалились в дом шумной компанией. Их было пятеро, все молодые, в новеньких шинелях с золотыми погонами. Несмотря на запрет, я их оглядел, пока они, не раздеваясь, продолжая о чем-то спорить, проходили в горницу. Странно, но гости не вызвали у меня никаких неприятных чувств: у всех свежие, оживленные лица, и, будь они в обычной одежде, я никогда не подумал бы, что они белогвардейцы, которые всех грабят и казнят. Только усач с носом, похожим на орлиный клюв, вошедший в дом последним, был человеком, по моим понятиям, явно варначьей породы. Я не успел скрыться от его быстрого и цепкого взгляда. Сдвинув брови, он приблизился к печке и спросил:
— Что зверенышем глядишь?
Я быстренько отполз подальше от края печи.
— Погляди у меня! Я тебе их огнем выжгу!
— Больной он, больной,— заметалась бабушка.
— Больной, а глядит волчонком.
Долго пили и шумели офицеры. Едва я засыпал, меня будили их пьяные выкрики. Дедушка и бабушка настороже сидели у кухонного стола. В горницу заходил один дедушка, да и то когда звали. Я слышал, что ему предлагали самосидки, но он, хотя и не прочь был выпить, твердо держался созданной легенды. И вообще оп, должно быть, побаивался разных неожиданностей, все время держался непривычно сдержанно. Рассказывая по просьбе офицеров о своих походах с генералом Скобелевым, он и тогда не оживлялся, как обычно, и не сыпал солдатскими побасенками да прибаутками. Словом, дед — на удивление — был скучным в ту ночь, совсем непохожим на себя, и офицеры, потеряв к нему интерес, вскоре совсем оставили его в покое. Он сидел в задумчивости, прислушивался к разноголосице в горнице и переглядывался с бабушкой, покачивая головой.
Около полуночи самосидка совсем развязала офицерам языки. В горнице начали завязываться не только споры, но и перебранки. Чаще всего меня будил резкий голос усача варначьей породы. Из всех гуляк он был самым раздражительным и горластым. «Вот окаянный, орет, как ворона! — дивился я спросонья.— Подавиться бы тебе затычкой от лагунка!» Но однажды я проснулся в большом испуге: в горнице уже орали во все глотки, слышался треск дерева и звон разбиваемой посуды.
Вскоре два офицера, ругаясь и покачиваясь, направились из дома. Дедушка, опережая их, бросился открывать все двери. После этого в горнице громко, раздраженно выкрикивал только усатый, а его старались успокоить наши постояльцы. Я опять незаметно уснул, а проснулся оттого, что неприятный голос усача раздался у самой печи.
— Господа, я сию минуту, я подышу воздухом! Что-то сдавило грудь! Невыносимо!
Ему осторожно намекнули:
— А не пора ли нам спать?
— Вы что, господа, гоните?
— Ради бога!
— Хорошо, я вернусь!
На усатого натянули шинель, и он вышел из дома, широко распахивая и оставляя открытыми все двери. Дедушка не пытался опередить его, а шел за ним следом...
— Совершенно пьян,— сказал один из наших постояльцев.
— Досадно будет, если вернется,— откровенно заметил другой.— На всякий случай я ему подал шинель. Может, раздумает.
— Но придется все же обождать!
Еще раз я проснулся, вновь услышав голоса постояльцев у печи.
— Вы везде, хозяин, поглядели?
— Весь двор обошел,— ответил дедушка.— Нигде его нету.
— А за воротами?
— И там глядел.
Постояльцы отвернулись от дедушки.
— Вероятно, ушел все же...
— Идем спать. Я едва держусь на йогах.
А утром пришли те два офицера, что, рассорившись с усатым, первыми покинули наш дом. Закрыв двери горницы, они недолго и негромко поговорили с постояльцами, которые только что поднялись с постелей. Потом офицеры позвали к себе дедушку, и он досадливо поморщился — решил, что опять будут посылать за самосидкой для опохмелки.
— Да нет его на дворе, господа офицеры! — говорил он шумливо, возвращаясь через минуту на кухню.— Я утресь еще вездо поглядел. Ушел он куда-то...
Но офицеры, выходя за ним следом, попросили:
— Пойдемте все же, хозяин, поищем...
— Вот беда-то! Да теперь он уж вскочил бы: за ночь-то небось выбило хмель из головы. Сегодня морозно было.
Дедушка и офицеры осмотрели весь двор, все .закоулки, все сараи и хлевушки. Заглянули даже в колодец, что был среди двора. Потом взволнованные офицеры, не завтракая, куда-то ушли. И больше не вернулись. А в полдень все беляки покинули наш край.
— Так и не нашелся горластый,— сказал дедушка.
— Но куда ж он все ж таки подевался? Не провалился жо сквозь землю!