Зарождение добровольческой армии

На лестнице подошел ко мне некий штатский и представился: Бирюков (корреспондент «Русского Слова»). Сказал, что много обо мне слышал.

— Ну что ж, Марья Антоновна, неужели не пропала охота работать, — встретил меня Крылов, — подумали ли о том, что будет с вами и с нами, если большевики все откроют? Видим, как вы день и ночь бегаете, собираете гроши, как милостыню. А если арестуют вас — вы полагаете, кто‑нибудь защитит? Попрячутся все, как мыши.

Слова Крылова тяжело отозвались во мне. Стыдно было смотреть ему в глаза. Простой солдат понимал положение лучше наших интеллигентов.

Я успела еще заехать на минутку в комитет, где забрала присланные Н. Гучковым письма для отправки в Кисловодск. Затем мы поспешили на вокзал.

21 ноября, в 10 часов вечера, отошел поезд в Новочеркасск. Ехать было трудно, не помогали даже наши документы. Всюду распоряжалась местная власть. Врывались в вагоны солдаты и матросы, все чаще грабили. Среди этой разгульной солдатчины ни одного культурного или хотя бы недикообразного человека. Но по пути в Новочеркасск на некоторых станциях были у нас и свои солдаты. На станциях Грязи, Воронеж, Лиски эти солдаты, проживая в городе, постоянно дежурили на вокзалах, имея при себе документы и малые суммы денег и поддерживая связь с местными находившимися на станциях революционными трибуналами.

Они высматривали офицеров… Бывали случаи, когда спасали офицеров от верной смерти. Один из спасенных рассказал мне в Новочеркасске такой случай. Выехала их из Москвы компания человек в девять, имели документы 251–го пехотного полка, а трое — документы Финляндского полка. Миновали самые опасные, как им казалось, места: Грязи и Воронеж. Приехали в Лиски. Тут заявили пассажирам, что предстоит проверка документов. Проверяли часа три, дошла очередь и до них: тех, у кого были документы 251–го пехотного полка, пропустили, но троих с документами Финляндского полка попросили выйти из вагона и оставили на перроне, с двумя красноармейцами. Собирались любопытные, толпа окружила задержанных, боявшихся пуще всего, что среди солдат найдется кто‑нибудь из Финляндского полка: тогда — крышка. Толпа обсуждала вопрос: офицеры или нет? Вид арестованных говорил за то, что офицеры. Комиссар–еврей решил отправить всех к коменданту, пусть сам разбирает! До отхода поезда оставалось всего полчаса. Стоять среди пьяных солдат и ждать, что каждую минуту «узнают» — было невыносимо, тем более, что в 150 шагах от полотна железной дороги шли расстрелы. Но случилась неожиданность, спасшая им жизнь. Из толпы выскочил какой‑то субъект — трудно было назвать его солдатом, — подошел к одному из арестованных, с радостным криком бросился к нему на шею и шепнул на ухо: «Я вас спасу». Потом неожиданный спаситель стал говорить речь:

— Товарищи, вы меня знаете?

— Знаем, — ответила толпа.

— Вот мой товарищ, вместе на фронте были, в одном госпитале лежали раненые, хороший был товарищ. А теперь вместо того, что–бы ему помочь, мы его еще задерживаем. Тут человек пострадал за родину, хочет ехать домой, а мы не пропускаем!

Толпа загудела: «Правильно, посадить в поезд! Довольно наш брат страдал».

Вернулся большевик, арестовавший офицеров, а толпа требует, чтобы задержанных посадили обратно в вагон. Неожиданный спаситель объяснил, что сразу узнал, кто арестованные: «Не мало таких, как вы, я выручил… Для того здесь и нахожусь. Сам солдат, а зовут меня Фоменко».

Выслушав этот рассказ, я ответила Коломейцеву:

— Но ведь этого Фоменко я же и оставила в Лисках для помощи офицерам.

Много спас Фоменко офицеров. Что с ним? Жив ли? Бог знает!

В Новочеркасск прибыли мы, кажется, 25 ноября.

Часть приехавших офицеров отправилась в казарму Корниловского полка, остальные — на Барочную улицу. Я сейчас же заявилась к генералу Эрдели и рассказала о предложении из Петрограда.

— Вы неутомимы, Марья Антоновна, — удивился генерал, — не ожидал вас так скоро. Пойдемте к Алексееву. А лучше я сам сообщу обо всем ему и Корнилову.

Я ушла отдохнуть в гостиницу. Было около часу, когда зашел за мною капитан Козин из Георгиевского полка, прося отправиться тотчас же к генералу Эрдели. На Барочной я застала генерала Алексеева. Минут через 15 пришел и генерал Корнилов. Поздоровавшись, сказал, что от генерала Эрдели много слышал о моей работе и горд за солдат, бежавших из плена: всегда знал, что молодцы! Я рассказала генералам о предложении из Петрограда взорвать Смольный институт во время заседания народных комиссаров. Генерал Алексеев, как всегда, спокойным и тихим голосом сказал:

— Нет, этого сейчас делать нельзя, за такое дело пострадают ни в чем не повинные люди. Начнется террор, поплатится население Петрограда.

Но генерал Корнилов был другого мнения, он говорил, что, уничтожив главных вождей большевизма, легче совершить переворот.