Зарождение добровольческой армии

Направилась я к госпоже Морозовой, лежавшей тоже у Руднева. Узнав, что я у Морозовой, вошла к ней жена Брусилова и, познакомившись со мною, начала язвить:

— У большевиков‑то Ленин и Троцкий, а на Дону только и слышно о сестре Нестерович.

Меня от этой фразы передернуло, в первую минуту я не знала, что и ответить.

— Не понимаю, — продолжала Брусилова, — вы полька, какое вам дело до русских событий? Почему вмешиваетесь, когда есть русские женщины? Или нет их? Где русские женщины, куда девались?

М. К. Морозова была немало сконфужена тоном Брусиловой. Когда та кончила, я спокойно ответила:

— Куда девались русские женщины — не знаю. Но на Дону места всем хватит, и работа для всех найдется, но конечно, кроме вас, госпожа Брусилова, и вашего мужа… Вам обоим место приготовлено в Смольном рядом с Лениным и Троцким. А я, хоть и полька, останусь там, на Дону…

Я вышла, простившись только с Морозовой. На душе было очень тяжело. Боже мой! А там‑то, на Дону, меня так убеждали вывезти Брусилова! Я сознавала, что в Брусилове и его жене я приобрела опасных врагов.

Из госпиталя Руднева — к Второвым. Меня приняла Софья Ильинична весьма холодно.

— Вы бы меньше к нам ходили, Марья Антоновна, за вами могут следить, подведете нас. Да и денег нет, и не дадим…

Что за незадачливый день, подумала я.

— Где же обещание, данное вами и вашим мужем, — обратилась я к С.И., — пожертвовать половину состояния, лишь бы спасти Россию? Вы забыли, верно, тот вечер, когда я приходила после сдачи Александровского училища. Тогда я спрашивала, поддержите ли вы нашу организацию материально. Вы ответили: «Да, начинайте, денег дадим сколько будет нужно». Помните?

— Помню, — ответила Второва, несколько смутившись.

— Так сдержите свое слово, дайте, что обещали, и я ходить перестану. Одно скажу вам, Каледин велел передать москвичам: «Давайте денег, не торгуйтесь, пока не поздно, а то ни ваших денег, ни вас самих не станет».

Второва потупилась:

— Хорошо, Марья Антоновна, приходите завтра, может быть, что‑нибудь придумаем.

От Второвой — к Гучкову, принявшему меня, как всегда, комплиментами по моему адресу. Я рассказала о положении на Дону, о моем разговор с Второвой. Гучков стал успокаивать:

— Не огорчайтесь, раз обещали, наверное дадут. Возможно, что сейчас нет денег…

— Деньги можно достать из банка, хотя бы через наш союз… Если бы я знала, что придется помощь выпрашивать, как милостыню, не начинала бы своей работы…

— Да, всему бывает конец, — согласился Гучков. — У меня тоже денег нет.

— Так на что же мы купим обмундировку и отправим новую партию офицеров? — спросила я.

— Будем надеяться, Бог поможет, — только руками развел Гучков, — а я чудес совершить не могу.

И он опять повторил излюбленную фразу: «У меня вся Сибирь на шее…»

— Вы все о чудесах говорите… Вижу, что придется дело бросить… Знаете что — вновь прибывающих офицеров и их семьи я буду направлять прямо к вам.

— Ну нет, — испугался Гучков, — этого вы не сделаете! Нельзя бросать… Необходимо ввиду усиливающегося террора вывезти из Москвы как можно больше офицеров…

— А деньги?

Гучков снова развел руками.

— Когда вы думаете обратно? — спросил он, помолчав.

— Вот видите, — заметила я, — только' приехала, а уж вы спрашиваете, когда обратно? Сами‑то хотя бы разок попробовали съездить на Дон.

— Да, да, знаю, все это тяжко. Приходите завтра утром, надеюсь, что‑нибудь раздобудем для вас.

Я передала на прощанье разговор мой с Брусиловым и его женою. Гучков казался потрясенным.

— Да, все меняется, Марья Антоновна. Когда Государь пожаловал Брусилову аксельбанты, стал он на колени и поцеловал Государю руку. А при Временном правительстве — пришел к Керенскому и, показывая на свои погоны, вздохнул: «Давят меня эти вензеля».

От Гучкова я ушла в комитет, по виду Андриенко я поняла, что там что‑то происходит неладное. На мой вопрос Андриенко ответил, что действительно все недовольны… Без денег нельзя браться ни за какое дело…

— А впрочем, Крылов объяснит, — кончил он. На заседании Крылов заявил: