Сентименталистами было всесторонне обосновано право поэта на лирический субъективизм, которое категорически отрицалось классицистской эстетикой. Фантазия, или же «сердечное воображение», позволяющее поэту, охваченному меланхолическим раздумьем, изображать своего лирического героя существующим как бы вне всяких связей с окружающей «низкой» действительностью, провозглашалось сентименталистами непременным условием истинной поэзии. «Все, все на земле только тень, все по ту сторону жизни – реальность!» – этот программный принцип «Ночных мыслей» Юнга, завершенных еще в 1745 г., становится одной из идейных опор сентиментализма. Подобное мироощущение самым непосредственным образом откликнется тридцать лет спустя в поэме Френо «Дом ночи» (как и в почти одновременно напечатанном стихотворении Уитли «О воображении»), и наглядно выявится связь обоих американских поэтов с английской сентиментальной школой.
Однако в данном случае перед нами именно творческая связь, а не подражание, свидетельствующее об ученической зависимости. Фантазия в понимании английских сентименталистов была своего рода противоядием от просветительского избыточного рационализма и оптимизма, она стимулировала элегические размышления о бренности бытия и всевластии смерти, уравнивающей всех на свете. В «Доме ночи», имеющем типичный для сентименталистской поэзии подзаголовок «Видéние», – настроения, прекрасно знакомые читателям «Ночных мыслей» Юнга. Торжество Смерти над Жизнью, составляющее исходную и конечную мысль поэмы (но не конечная победа Жизни), отвечает именно сентименталистским установкам. Но понимание фантазии, намечающееся в «Доме ночи», как и некоторых других произведениях Френо, с этими установками заметно расходится.
Фантазия для Френо – удивительный дар, обогащающий человека и позволяющий ему прозреть логику и смысл бытия сквозь хаос или одноликость будничности. Это, однако, менее всего мистическое откровение, недоступное разуму. Фантазия, согласно просветительским концепциям, разделяемым Френо, не противостоит разуму, а дополняет его, обогатив человека. Уитли выразит такое представление о фантазии еще отчетливее:
А. Н. Николюкин прав, связывая подобное представление о роли фантазии с духовной и идейной атмосферой кануна революции, когда крепла уверенность в безграничном могуществе человеческой личности. Однако лишь терминологическим недоразумением следует объяснить интерпретацию «Дома ночи» как «наиболее романтической» поэмы Френо, будто бы прославляющей «романтическое воображение как подлинный источник поэтического вдохновления»10
. Понятия фантазии (fancy) и воображения (imagination) достаточно четко разграничены в английской семантике и в истории эстетических идей. Романтическое воображение отнюдь не сводимо к фантазии и фантастическому, это определенная философская концепция, основывающаяся главным образом на идеях Шеллинга и требующая, чтобы поэзия была формой мифотворчества, наделенной «универсальностью вовнутрь и вовне»11. Приметы таким образом понятого «воображения», разумеется, было бы тщетно искать в поэзии Френо, остающейся – в своих лирических и пейзажных образцах – явлением сентиментализма, хотя и наделенного специфическими особенностями.В собственно пейзажных стихотворениях Френо эти особенности не менее явственны. Хотя Френо и взывал к божественной фантазии: «Облети же мир со мной, тайны чудные открой!» – подлинно чудесные тайны он открыл, бродя по окрестностям Филадельфии и всматриваясь в картины американской природы. Под пером Френо, как прежде Голдсмита или Каупера, создававшего свои деревенские стихотворения одновременно с американским поэтом, эти картины овеяны грустью, подчас идилличны и всегда обладают эмблематическим значением: жизнь природы – это аналогия человеческого бытия. Прозрачность таких аналогий подчеркнута всем характером лирического сюжета, как, например, в одном из лучших стихотворений Френо, где «белоснежный цветок», чей «век земной – лишь час короткий», олицетворяет путь всего живого: