Зарубежный детектив

И тут от моей растерянности не осталось и следа, мысли мои сосредоточились только на трагической смерти Пьера и страданиях Элизабет. По тому, с каким трудом я добрел до дверей, я понял, как одряхлел за считанные мгновения. Я собирался переступить порог, когда Лаволлон добавил:

— …И еще потому, что я вас очень люблю.

* * *

Добирался до своего дома я бесконечно долго. Последние события никак не давали мне покоя. Я попытался отыскать разумное объяснение. Бред… нет, невероятно… Только на Старом мосту до меня дошло, что сейчас мне придется рассказать Элизабет о гибели Пьера, отчего она если не умрет, то придет в такое уныние, которое может повлечь весьма пагубные для ее здоровья последствия.

Когда я увидел их обеих в кухне, сердце мое сжалось. Сейчас я буду вынужден нанести им непоправимый удар! Аделина взглянула на меня и очень строго спросила:

— Так как?

— Все кончено… Мадо и Налье сознались… Мы их больше не увидим…

Экономка больше не проронила ни звука, но Элизабет грустно, как в давние тяжелые дни ее жизни, слабо проговорила:

— Никого мы больше не увидим, ведь и Пьера нет в живых.

Я в ужасе уставился на нее. Не может быть, чтобы эта девчонка была наделена даром провидения. Никогда я не верил в подобную чепуху и не собирался пересматривать свои взгляды на восьмом десятке.

— Любовь моя… откуда ты знаешь?

Она достала из кармана пригоршню цветной шерсти, сплетенную в косичку, отдаленно напоминающую куклу, и прошептала:

— В кармане погибшего под поездом нашли такую же… Это была пара… Я ему подарила в последний раз, когда он заходил.

И только тогда разрыдалась. Ее слезы вывели меня из полнейшей растерянности, мешающей трезво смотреть на вещи. И я наконец понял, что происходило долгое время на моих глазах, но совершенно для меня незаметно.

* * *

Я оставил их наедине со скорбью и, не сказав ни слова, удалился в свой кабинет. Пусть Аделина обождет со своим обедом. Есть мне не хотелось. Значит, они обе лгали мне… С этой мыслью мне было труднее всего смириться… Но вместе с тем, раз они выбрали по отношению ко мне такую тактику, следовательно, они мне не доверяли… Следует ли их порицать? Но хотя я и видел оправдание их поступкам, тем не менее этот заговор старухи и ребенка — пусть ими и двигали благороднейшие мотивы — казался мне чудовищным. Не ведая жалости, старательно и упорно они преследовали мучителей Пьера с завидной выдержкой. Они первыми узнали, что Турньяк погиб, и, ничем не выказав своего горя, продолжали мстить. Кто был мозговым центром в тандеме? Я полагал, что Элизабет, только дети могут действовать так жестоко, сами не отдавая себе в этом отчета, безо всяких — или почти безо всяких — угрызений совести.

Я вспомнил, как Элизабет сообщила мне о приходе Пьера, а Аделина заявила, что сама была тому свидетелем. Кто мог усомниться в их искренности? Девочка делится тем, что с ней произошло, а экономка подтверждает ее рассказ. Еще больше меня сбивала с толку Аделина, представшая с неожиданной стороны. Мне и в голову никогда бы не пришло, что она может отдаться страсти. А ведь я так долго прожил с ней бок о бок…

В самом деле, выдумка о появлении Пьера требовала только выдержки, но вот письма… кто мог их написать? Внезапно я припомнил фантастические способности Элизабет имитировать чужие почерки, голоса, и в то же время, как я сейчас понял, за те два года, с момента ареста Турньяка, она ни разу на моих глазах не предавалась своему любимому занятию. По всей видимости, она тренировалась с Аделиной, пока меня не было дома. Это новое доказательство недоверия причинило мне боль. Но вместе с тем я вынужден был признать, что они и не могли довериться мне, зная, что я выдал бы их из законопослушания, посчитав это своим долгом. Они прятались от меня, чтобы не привлечь моего внимания к их экзерсисам.

Постепенно картина становилась все более ясной, понятной и очевидной. Я мог оценить детали выстроенной моей дочерью и экономкой интриги. Письмо от беглеца, проштемпелеванное в Альби, опустила, по всей вероятности, Аделина. Что касается послания из Монтобана, то я не без труда припомнил, что подружка Элизабет уехала к бабушке с дедушкой, в главный город департамента Тарни-Гаронна. Значит, дочка могла отправить своей приятельнице в письме письмо с маркой на свое имя, чтобы та отправила его из Монтобана. В довершение всего мои женщины и были теми анонимными абонентами, которые вызвали Беду в комиссариат к определенному часу, предупредили сообщника о его мнимом предательстве и довели до безумия Мадо, объявив ей о смерти этих двоих. Аделина своим грубым голосом могла спугнуть Беду, а Элизабет, подражая Мадо, поставить на ноги Шапеза, а затем бесцветным голосом переговорить с сестрой, та, наверно, приняла ее за свежеиспеченную вдову.