Зарубежный детектив

И я услышал печальную историю бессовестной девицы, озабоченной в жизни только одним — как бы поскорее разбогатеть. В Налье она нашла достойного партнера, а сам страхагент не раз пускался в загул вместе с Шапезом и Беду. Все трое жили не по средствам, и наступил момент, когда перед банкиром и коммерсантом замаячил призрак банкротства. Что до Жильбера, то на его счету несколько неблаговидных делишек, нанесших ущерб фирме, но пока еще не раскрытых. Всем срочно нужны были деньги, много денег. Беду пришла в голову мысль об ограблении, Шапез придумал западню для Турньяка, а осуществление плана взял на себя Налье. Мадо согласилась охмурить бедного Пьера, заранее зная, что он должен пасть жертвой дьявольской комбинации. Она назначила на понедельник мнимому жениху известную загородную прогулку. Вечером накануне, зайдя к нему, выкрала у него револьвер. Беду одолжил машину, а когда Пьер привез ее назад, Налье, дежурившему у склада, оставалось только сесть за руль и отправиться на дело. Убивать служащих банка в их планы не входило. Они надеялись, что те, завидев оружие, не будут сопротивляться. Но те сдаваться не собирались, и Налье был вынужден их застрелить. Свидетеля организовал страхагент, дал ему время запомнить номер машины, а затем отогнал ее поближе к дому Турньяка, поднялся в его квартиру, подбросил оружие, пока Турньяк, вконец расстроенный, шатался по городу, пытаясь совладать с отчаянием. Сообщники поделили пятьсот тысяч франков старыми деньгами и даже условились, что будут тратить их с величайшей осмотрительностью. Великолепно задуманная и столь же блестяще исполненная афера не давала полиции ни малейшего шанса. А Элизабет сумела ее разгадать…

Мадо подписала свои показания, которые затем зачитали вслух Налье, но тот никак не отреагировал. Этот крепкий орешек на поверку оказался размазней, когда реальность вдребезги разбила его мечты. Он и не пытался протестовать, только прежде чем взяться за ручку, счел нужным признаться:

— Без нее бы у нас ничего не выгорело.

Комиссар поддакнул:

— Надеюсь, и судьи будут того же мнения, когда вы оба предстанете перед правосудием. А теперь скажу вам одну вещь, которая вас немало удивит…

И он облизнул губы, точно гурман, приступающий к изысканному яству.

— Беду убил не Турньяк, а Шапез, а потом он покончил с собой. Он и не думал вас обвинять, и мы не располагали против вас никакими уликами, кроме более чем гипотетического лжесвидетельства Мадо, которое трудно было доказать, и некоторых подозрений, не поддающихся проверке.

Налье, выпучив глаза, уставился на полицейского, окончательно сбитый с толку.

— Значит, то есть, если бы она не сказала…

— Вы бы здесь не сидели.

Страхагент взметнулся со своего стула столь резво, что охрана не успела ему помешать, и всем своим весом кинулся на сообщницу, обрушив ей на голову весьма чувствительный удар наручниками. Но Мадо даже ничего и не почувствовала в истерическом припадке, начавшемся нервным хохотом при словах Лаволлона, что она сама себя заложила.

Когда мы снова оказались наедине с комиссаром, я потихоньку обрел хладнокровие, порядком подрастерянное во время мучительной сцены, и не очень твердо подытожил:

— Вот и конец делу, дорогой друг, и новое доказательство тому, что дурные люди всегда бывают наказаны.

Лаволлон посмотрел на меня загадочно:

— Вам очень, очень повезло, доктор, что виновные сознались.

— Мне? Но почему, объясните, ради Бога?

— Потому что их признания позволяют закрыть дело.

— Честно вам скажу, я не понимаю ни слова.

— Не понимаете, потому что не хотите понять.

— Я устал от ваших темных пророчеств.

— Хотите, чтобы я поставил все точки над «и»?

— Очень буду вам признателен.

— Доктор, я вызвал вас сюда, несмотря на все возмущение вашей экономки, потому что собирался сообщить вам новость, полученную сегодня утром из Тулузы и еще не опубликованную в газетах.

— Что за новость?

— Этой ночью около Сен-Жан-Пье-де-Порт арестовали второго беглеца, того, кто не попал под колеса поезда…

Горло у меня вдруг перехватило в предчувствии того, что мне предстоит услышать.

— И им оказался не Пьер Турньяк, доктор.

— Не может… но как же! Это невозможно!

— Возможно, доктор, потому что так оно и есть.

Мысли мои оказались в полном разброде, я судорожно пытался уцепиться за логику…

— Но послушайте, как же Пьер мог погибнуть, когда… Но боже мой, что же все это значит?

Лаволлон поднялся, подошел вплотную, оперевшись обеими руками о мое кресло, приблизил ко мне лицо:

— Раз бедняга Турньяк поплатился жизнью за несовершенное им преступление, то я, по-моему, имею право потребовать объяснений у вас: как мертвец мог отправить два письма вашей дочери и провести несколько часов у нее в комнате?

Я бы с удовольствием и сам ответил на этот вопрос. Но я плавал в каком-то тумане. Вернувшись на место, комиссар продолжал:

— Зная, какую боль причинит девочке-калеке весть о смерти ее героя, я не стану официально задавать вам вопрос, который только что задал, так сказать, в частном порядке…