Зарубежный детектив

Делла Стрит посмотрела на Перри Мейсона широко открытыми сияющими глазами.

— Ох, — произнесла она, — как же я рада. Как я рада, что вы ее вызволили. Это было чудесно.

Она взглянула на него — от слов, что она не могла выговорить, у нее дрожали губы, — и вдруг, широко раскинув руки, снова заключила его в объятия.

Кто-то виновато кашлянул у нее за спиной. Отпрянув от Перри Мейсона, она оглянулась. В дверях стояла Бесси Форбс.

— Простите, — сказала она, — я, кажется, помешала. Меня освободили, и я сразу пошла к вам, вот только вещи успела собрать.

— Не нужно извиняться, — ответил Перри Мейсон, — мы рады…

Послышалась громкая возня. Дверца шкафа распахнулась. Полицейская овчарка ворвалась в комнату. Пес тщетно царапал когтями скользкий паркет, но, добравшись до ковра, развил бешеную скорость и бросился прямиком к застывшей на пороге Бесси Форбс.

Он прыгал вокруг нее с восторженным визгом, лизал в лицо, а она, радостно вскрикнув, наклонилась и обняла могучую полицейскую овчарку за широкие плечи.

— Принц! — сказала она. — Принц!

— Прошу прощения, — возразил Перри Мейсон, — но его звать не Принц. Принц мертв.

Женщина посмотрела на него удивленно и недоверчиво.

— Лежать, Принц, — приказала она.

Пес улегся на пол и лежал, не сводя с нее прозрачного счастливого взгляда и самозабвенно стуча хвостом по паркету.

— Откуда он у вас? — спросила она.

— Догадаться, почему собака выла ночью 15 октября, — на это меня хватило, — ответил Перри Мейсон. — Я не мог взять в толк, почему пес, если он все еще был жив, не выл ночью 16-го. Не мог я понять и другого: как случилось, что собака, прожившая больше года в одном доме с Тельмой Бентон, ни с того ни с сего освирепела до такой степени, что жестоко покусала ей правую руку?

После суда я обошел окрестные псарни. Оказалось, что хозяин одной из них вечером 16 октября обменял полицейскую овчарку на другую, очень похожую. Я купил пса, который был оставлен в обмен.

— Но как вы собираетесь с ним поступить? — спросила Бесси Форбс.

— Я собираюсь отдать его вам, — сказал Перри Мейсон. — Ему нужен хороший дом. Я предлагаю вам забрать его, а сверх того я бы предложил вам немедленно уехать из этого города.

Он принес поводок и вручил ей.

— Сообщите нам, где вас найти, — сказал он, — чтобы мы могли поддерживать связь. По условиям завещания вы наследуете имущество. Газетные репортеры будут добиваться у вас интервью. Очи начнут задавать неудобные вопросы. Было бы лучше, если б вы исчезли с их горизонта.

Она молча на него посмотрела, затем внезапно протянула Руку.

— Спасибо, — произнесла она, резко повернулась и приказала: — Принц, ко мне!

Пес вышел из конторы вместе с хозяйкой, ступая с нею шаг в шаг и гордо помахивая приподнятым хвостом.

Когда дверь за ними закрылась, Делла Стрит вдруг испуганно воззрилась на Перри Мейсона.

— Как же так? — сказала она. — Ведь единственный серьезный довод, каким вы убедили присяжных в невиновности Бесси Форбс, — это что пес набросился на убийцу. Если Клинтон Форбс сменил собаку…

Она замолчала, не закончив фразы.

— Я много раз говорил вам, — сказал Перри Мейсон, — что я не судья и не присяжные. С другой стороны, я не знаю, что могла бы рассказать Бесси Форбс; никто этого не знает. Возможно, все ее действия были самообороной. Уверен, что так оно и было. Ей пришлось защищаться от пса и от мужчины. Я же действовал только как ее адвокат.

— Но ее схватят и снова будут судить, — заметила Делла Стрит.

— Нет, не будут, — возразил Перри Мейсон. — Поэтому я и не позволил прекратить дело. Прекращение дела не может помешать открыть его заново. Она же прошла через суд присяжных и один раз уже рисковала жизнью. Ее нельзя повторно судить за это преступление, проживи она хоть сто лет, какие бы новые улики ни всплыли.

Делла Стрит пристально на него посмотрела и изрекла:

— Вы помесь святого с дьяволом.

— Таковы все мужчины, — невозмутимо ответил Перри Мейсон.

Шарль Эксбрая ДЕВОЧКА В ОКОШКЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

С непристойным грохотом распахнулась дверь, и на меня накинулась Аделина:

— Ну что, подавать чай или как?

— Да уж поздновато и…

— Сейчас ровно четыре, да будет вам известно, доктор Бовуазен!

Я опускаю глаза, предвкушая продолжение.

— Я, видимо, сегодня не буду пить чай.

— Ах вот как! А в честь чего, позвольте вас просить?

Отвечать я не собираюсь, поскольку она сама все знает не хуже моего и спрашивает, только чтобы меня позлить. Но Аделина и не думает отступать.

— Случайно не из-за мамзель?

— Вы прекрасно знаете, что я договорился с ней на поднятого самое позднее, она будет волноваться и решит, что я вообще не приду.

Аделина издает хмыканье, в котором смешано все — и цинизм, и презрение, и еще целый букет самых разнообразных, но исключительно малоприятных эмоций.

— Что тут говорить, можно только пожалеть человека, который по собственной воле пресмыкается перед этой…

— Выбирайте выражения, Аделина!

— Да ладно, ладно! Не буду ничего говорить, здесь все равно умных людей никто не слушает! По-вашему, в котором часу ваша пассия соизволит отпустить вас домой?

— Как обычно, я думаю.

— Он думает!