Защита жертв преступлений

Впрочем, столь пренебрежительное отношение правоприменителя к требованиям закона в силу как злоупотреблений, так и свойственного славянской правовой культуре правового нигилизма, создаёт нередко комфортные условия и для правонарушителя. И это сказывается не только на высоком уровне латентной преступности, но и на поведении граждан, к преступлениям впрямую не причастных – потерпевших и свидетелей. Нарушение ими обязанностей далеко не всегда вызывает меры адекватного реагирования. Следственная и судебная практика почти не знает случаев применения санкций за уклонение потерпевших и свидетелей от дачи показаний, за их изменение и дачу заведомо ложных показаний[166]. И не всегда очевидно, что в этих случаях имеет решающее значение: некомпетентность правоприменителя, его недобросовестность или привычная лень, определяющая способы уклонения от работы. В России суровость закона всегда смягчалась необязательностью его исполнения. И эта традиция неукоснительна.

Вопрос об устранении практики, затрудняющей защиту прав потерпевшего, не решен и в Постановлении Пленума Верховного суда РФ, посвященном потерпевшему[167]. В его п. 3. напоминается положение ч. 1 ст. 42 УПК со следующим дополнением: «Вместе с тем следует иметь в виду, что правовой статус лица как потерпевшего устанавливается исходя из фактического его положения и лишь процессуально оформляется постановлением, но не формируется им». Полагаем, что Верховный суд не превысил бы своих полномочий, если бы добавил пожелание принимать решение о признании лица потерпевшим безотлагательно по установлении оснований для этого.

Уголовно-процессуальное законодательство РФ не содержит гарантий прав потерпевшего в случаях прекращения уголовных дел по нереабилитирующим основаниям. Прежде всего, это касается случаев прекращения уголовного дела в связи с примирением сторон и прекращения уголовного преследования в связи с деятельным раскаянием (статьи 25 и 28 УПК РФ). Так, ст. 25 УПК устанавливает: «Суд, а также следователь с согласия руководителя следственного органа или дознаватель с согласия прокурора вправе на основании заявления потерпевшего или его законного представителя прекратить уголовное дело в отношении лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления небольшой или средней тяжести, в случаях, предусмотренных статьей 76 Уголовного кодекса Российской Федерации, если это лицо примирилось с потерпевшим и загладило причиненный ему вред». Казалось бы, в этом случае прекращение уголовного дела инициируется самим потерпевшим и оснований беспокоиться о соблюдении его интересов нет. Однако в практике возможны различные последствия такой инициативы, связанные с введением потерпевшего в заблуждение, его обманом, невыполнением обвиняемым взятых на себя обязательств и т. п. Прекращение уголовного преследования в связи с деятельным раскаянием также нуждается в механизме обеспечения интересов потерпевшего, чего, к сожалению, ст. 28 УПК РФ не предусматривает, что является её существенным недостатком. «Суд, а также следователь с согласия руководителя следственного органа или дознаватель с согласия прокурора вправе прекратить уголовное преследование в отношении лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления небольшой или средней тяжести, в случаях, предусмотренных частью первой статьи 75 Уголовного кодекса Российской Федерации». Потерпевший, дающий согласие на прекращение уголовного преследования обвиняемого, не может быть уверенным в том, что последствия в любом случае окажутся для него благоприятными.

По этим причинам во многих государствах Запада введен процессуальный контроль за характером обязательств причинителя вреда, условиями и сроками их исполнения. Более того, предусматривается возможность инициирования должностными лицами – полицией, прокуратурой, судом – примирения потерпевшего с обвиняемым. Решению этих вопросов служит институт медиации, включаемый в уголовно-процессуальный регламент.