Защитит ли Россия Украину?

Следовало бы сделать что-то для России, а не для «мира», с тем чтобы мир ощутил хотя бы минимальные неудобства от того, что он не Россия. Последний раз такое переживание европейцы испытывали едва ли не при царе Алексее Михайловиче, когда из всех европейцев только русские знали путь в Персию и им пользовались. Раз в несколько лет англичане и голландцы посылали к царю посольства с щедрыми дарами, уговаривая поделиться ценной информацией на благо европейского процветания, но пришлось дождаться тотальной европеизации России, чтобы эта просьба была исполнена. С тех пор настоящих секретов у русских не было. Осталось только умение перемигиваться, о котором некогда гениально писал Розанов: «Посмотришь на русского человека острым глазком… Посмотрит он на тебя острым глазком… И все понятно. И не надо никаких слов. Вот чего нельзя с иностранцем». Но эта культура перемигивания оттого и развилась, что любое слово, уже в которое облечена тайна, тут же становится «общечеловеческим достоянием». А в окраденом русском языке почти не осталось слов-загадок, если не считать таковыми, конечно, «вошедшие во все языки без перевода» речекряки perestroyka, glastnost, Gorbachev… Тут не захочешь — начнешь перемигиваться.

Восторг быть русским, нужный сейчас как никогда, — это и больше, и меньше, чем «державное чувство». Это почти детское дыхание, спертое знанием тайны, это обладание теми ощущениями, которых не поделить ни с кем, кроме своих, — ощущениями наивными, сладостными, но и постыдными в том смысле, что разделить их с кем-либо из чужих не даст простое чувство стыда. Нужно собирать большие и малые кусочки того, из чего можно сложить образ русской тайны, образ недоступного никому больше переживания себя. И лишь тогда, когда эта тайна сложится, ее чувство внутри перейдет в распространяемый вовне восторг быть русским — одновременно и пугающий, и притягивающий. Восторг, которым разрушаются царства и создаются империи.

Икона и топор

Тайна быть русским и восторг быть русским. Это первое, что нам нужно обрести, чтобы быть сегодня самими собой. Но только русскую тайну и русские тайны ни в коем случае не следует путать с «загадочной русской душой» — отвратительной концепцией, изобретенной в Европе, чтобы дурачить русских.

Подобное, впрочем, проделывалось не только с Японией. В 1978 году в Лондоне вышла книга ученого палестинского происхождения Эдуарда Саида «Ориентализм», полностью перевернувшая науку о Востоке. В этой книге, может быть, не всегда обоснованно, но зато предельно жестко ученый доказывал — весь «Восток» с его неподвижностью, созерцательностью, мистикой и экзотической загадкой выдуман европейскими учеными в эпоху колониализма. Выдуман для того, чтобы представить дело так, будто жителям Востока (в который, кстати, объединили такие совершенно непохожие миры, как Ислам, Индия, Китай и другие) чужды стремление к техническому прогрессу, к свободе и равноправию. По сути «ориентализм» стал отражением древнего мнения греков о варварах как о «рабах по природе».

После работ Саида говорить об «ориентализме» стало попросту неприлично. В американских университетах преподавателям даже не рекомендуется употреблять слово oriental, только eastern. Конечно, вместе с водой наверняка выплеснули и ребенка. Для западной науки от этого очередного приступа толерантности было, возможно, больше вреда. Но вот для самих жителей Востока, прежде всего Ближнего, интересы которых и защищал Саид, проистекла одна сплошная польза. Унизительный для них «ориентализм» во взгляде на исламский и другие тамошние миры начали преодолевать.

России не помешал бы свой Эдуард Саид, который решительно бы расправился с аналогичным колонизаторским мифом о «загадке русской души», принципиально непохожей на душу европейского человека. Этот «русизм» (введем такой нелепый термин в противоположность «русскости») рисует «русскую загадку» широкими мазками — тут вам и мечтательность, и совестливость, и повышенная «духовность», и в то же время расслабленность и «широта души», которая хоть и нараспашку, но не познаваема в какой-то своей безбрежной глубине. Нам вся эта патока льстит, и мы волей-неволей начинаем ей поддаваться и повторять вслед за исследователями «русизма», как в известном анекдоте, «я когда напьюсь — такая загадочная, такая загадочная…».