Защитники прошлого

– Я вижу, что у вас есть множество вопросов, часть из которых вы затрудняетесь сформулировать. Постараюсь объяснить.

Он замолк и выражение его лицо преобразилось. Из насмешливо-глумливого оно стало задумчиво-грустным, а мутное "зеркало" его глаз стало темным и непроницаемым. Понятнее он от этого не стал.

– Как вы уже слышали, я фольксдойче. Но этим моя родословная не ограничивается. Течет во мне и мадьярская кровь и польская и даже русинская55. Не обошлось в этой безумной смеси и без еврейской струи, хотя в наше время это не стоило бы афишировать.

– Ну и зачем же вы нам все это рассказываете, господин…? – я сделал паузу.

– Мое имя вам не понадобится – резко сказал он и продолжил по-прежнему мягко – А вот знаете ли вы, почему пан Вуйчик считает этот район безопасным? Или может быть объяснить вам, почему в его "Варшаве" не слишком кипят страсти?

Нам это действительно было интересно. Двора, которая, похоже, понимала и по-русски, переводила Карстену на ухо и он почему-то довольно щурился. Наверное, ему было щекотно. Руку из кармана он давно вынул.

– В нашем богом хранимом Львове-Лемберге… – начал незнакомец – …испокон веку жили самые разные народы: русские и украинцы, немцы и поляки, мадьяры и евреи. И все они считали этот город своим. Поляки строили костелы, крепости и польские школы. Украинцы строили православные церкви, крепости и украинские школы. Униаты метались между теми и другими, а мадьяры вешали портреты Франца-Иосифа всюду где только можно. Даже русские, в период недолгого правления империи и во время Советской власти успели пооткрывать русские школы. Пожалуй только евреи, хоть и строили синагоги, но на город не претендовали. Впрочем, им это мало помогло и теперь в нашем городе больше нет евреев.

Я пожал плечами: к чему он это говорит? И опять странный человек прочитал мои мысли:

– Я это к тому, что есть у нас в городе польские кварталы, есть немецкие, есть и русинские. А вот этот квартал – он смешанный. Как я слышал, вы имели счастье познакомиться с уважаемой пани Ковальской. А ведь она полька и католичка только по мужу. По рождению же она чистокровная немка и протестантка. Наша уважаемая пани Зося Вуйчик, хоть и клянет козаков почем зря, сама-то из украинской семьи, хохлушка, если по вашему. Предводитель козаков тоже мне знаком и я знаю, почему у него такое имя. Это в глухих деревнях могут сказать соседу: "Убей свою жену-полячку!", и ему придется ходить по деревне с карабином наперевес. А здесь все так переплелось, что поневоле будешь толерантен.

По моему, в середине прошлого века слово "толерантность" еще не проникло в русский язык и ему следовало сказать – "терпимость". Но человек с непроницаемыми глазами знал слишком много языков. Интересно, насколько далеко простирается "толерантность" обитателей его квартала? Он посмотрел на меня и, хотя я опять ничего не сказал, ответил на незаданный вопрос:

– Да, евреи тут тоже жили. Но что поделаешь, не попрешь же на немцев с одним карабином. Да и то…

То ли мне показалось, то ли он пробормотал что-то похожее на "дер тойфель56". Он уже перестал меня пугать этот, так и не назвавший своего имени, человек. Его речь потеряла беспристрастность и теперь в ней звучала удивительная смесь из тихой грусти, затаенной боли и робкой надежды. А он тихо продолжал:

– Может быть не надо делать наш город ни русским, ни польским, ни украинским, ни каким-то там уругвайским? Может быть стоит сделать его городом его жителей?

– Так объявите Львов вольным городом и сделайте государственным "львовский" язык – не удержался я от сарказма.

Он криво усмехнулся, задумчиво посмотрел на Двору, на Карстена и так-же задумчиво произнес:

– Да, это было бы неплохо. И с языком мы бы разобрались. Вы не представляете на каких жутких диалектах здесь говорят. Чего-только в них не намешано.

Тут лицо его потемнело и он закончил уже совсем другим тоном:

– Да вот беда: такой квартал у нас только один. А вот другие кварталы основательно почистили, нашлись у нас любители чистоты рас. Многие постарались: то русские поляков выселили, то поляки русинов, то немцы евреев. Теперь те кварталы стали до омерзения однородными, а жители в них не только одеваются одинаково, не только одними и теми-же флагами машут, но и думают все как один одно и то же.

Теперь он снова смотрел на меня, повторяя как автомат:

– Одно и то же! Одно и то же! То, что приказано думать!

– Почему вы нам это говорите? – неуверенно спросил я.

– Да потому что кому-то я должен это сказать – чуть ли не прокричал он – Не идти же мне в заросли тростника. А вы не местные, уедете завтра и никто не узнает. Кстати, это не ваш "Опель" за углом?

– Ну, предположим – наш – сказала Двора по-польски – А что?

– Интересно, куда это вы на нем собрались?

– На восток – неопределенно махнул я рукой.

– Вы в своем уме? – в его голосе слышалось искреннее изумление – Откуда вы такие взялись?

– Из Варшавы – сказала Двора – Слышали про такой город?

– Теперь понимаю – ехидно сказал он – Наверное вы сбежали из варшавского дурдома. Там, говорят, очень плохо кормят, не то что у пани Зоси.