Тем временем я начал ощущать воздействие местного пива и, извинившись перед всей компанией, отправился искать туалет. Вполне цивилизованное, даже по меркам моего века, помещение нашлось за бархатной ширмой в углу зала. Не успел я войти и расстегнуть ширинку, как мне в глаза бросились два плаката висевших над унитазом. Оба были выполнены очень качественно, как сказали бы в мое время – с высокой резолюцией, только цветовая гамма немного подкачала – в ней почти отсутствовали синие и красные тона, а зеленый был приглушен. Оба плаката были, очевидно, написаны одним и тем-же художником и напечатаны "в три краски" в одной и той же типографии. На одном из них была изображена женщина с мертвыми глазами в пуховом платке и полушубке, обнимающая тепло одетого подростка со следами дебилизма на лице. Подпись под плакатом гласила:
"
Только тогда я обнаружил на краю шедевра невзрачного "жидовского бандита" в виде уныло оскаленного черепа с буденовкой на голове. Это чудовище осторожно (мать-то все же бдительна) выглядывало из чего-то, что отдаленно напоминало заросли бамбука, но, вероятно, должно было символизировать лесное логово нечестивца. В целом плакат производил чрезвычайно унылое и даже мрачное впечатление и, несмотря на беззубость негодяя, будущее мальчика не внушало оптимизма.
Второй плакат был повеселее. Весь его центр занимал весело улыбающийся солдат Вермахта в зимней полевой форме и, почему-то, с мосинской трехлинейкой за плечами. На руках он держал тепло одетую девочку, целеустремленно демонстрирующую здоровенный ломоть хлеба в левой руке. Несколько изможденных и плохо одетых детей окружали солдата и смотрели на него с надеждой: видно и им грезился ломоть хлеба. Под этим шедевром было написано:
"
Какой-то осмелевший от пива патриот уже выколол солдату глаза, но детей не тронул. Вот этот-то плакат, несмотря на выколотые глаза, был как раз исполнен оптимизма. Хотя и в этом случае следовало бы задаться вопросом, хватит ли добрых немецких солдат и ломтей хлеба на всех несчастных детишек Галиции.
Машинально я потянулся за смартфоном, в надежде заснять эти нетленные произведения искусства, чтобы показать их потом Ане. Разумеется, никакого смартфона у меня не оказалось, да и быть не могло. Оставалась лишь надежда найти эти шедевры в Сети, когда я наконец до нее доберусь. "Если доберешься!" – привычно съязвил ехидный внутренний голос. Однако, сие мерзкие картинки вызывали неожиданные мысли. Действительно, почему здесь в городе с преимущественно польским населением, в польском ресторане, висели плакаты на украинском? Правда висели они в туалете, но в этом, судя по всему, было виновато извращенное чувство юмора пана Вуйчика. Пока что было похоже, что ведомство доктора Геббельса разыгрывает украинскую карту. Опасная это была игра для немцев и "дубина народной войны", судя по поведению бандеровцев в ресторане, грозила стать обоюдоострой, что обычно не свойственно дубинам.
Когда я вернулся в залу, там назревали события. На столе у троицы уже появилась вторая бутылка и двое пытались удержать третьего, пытающегося подняться. Наконец, ему это удалось и он направился к нашему столику, пройдя мимо меня, но не обратив внимания. Выглядел он вполне прилично, в коричневом двубортном костюме и при узком черном галстуке. Смущали лишь его черные, как смоль, усы, такие же темные густые брови и мутноватые, несколько навыкате карие глаза. И хотя от бровей и ниже он был черен как грач, голова его блистала свежевыбритой лысиной. "Оселедца" я впрочем не заметил. Подойдя к моим друзьям, он молча уставился на Двору. Эта немая сцена продолжалась с полминуты, пока Юрген не поинтересовался "Was?", а Карстен сунул руку в карман, хотя "вальтер" без патронов мы оставили Апфельбауму.
–
Я поспешил к нашему столу, но Клим уже завис над ним и громогласно заявил, по прежнему глядя на Двору:
–
При этом он попытался было потрепать ее по щеке правой рукой, держа левую за спиной, как белогвардейский офицер в довоенном фильме.
–
Он поднялся, явно стремясь унять приятеля. Карстен, охнувший от боли в перевязанной груди, и Юрген тоже начали приподниматься, но я успел раньше. Вывернуть кисть левой руки Клима получилось у меня не хуже, чем в учебке много лет назад. Тот ткнулся носом в скатерть, демонстрируя бритый череп, чудом разминулся с пивной кружкой Юргена, взвизгнул и попытался вырваться, но у него не получилось. Медленно выговаривая слова, я произнес наставительным тоном: