Какая именно, он не уточнил, но я вспомнил хладнокровного, уверенного в себе красавца Имре и мне стало тревожно. Теперь мне уже не хотелось отпускать Двору и Карстена одних и я присоединился к ним, несмотря на недовольную гримасу последнего. Трамвайные рельсы, обнаружившиеся неподалеку, полого шли вниз и загибались за угол. По ним тут-же прогремел узкий деревянный вагончик – наверное было еще не слишком поздно. Я подумал что без подключенного к сотовой сети мобильного телефона время течет и спокойней и медленней. Никто из нас не знал, который сейчас час – единственные наручные часы были у Юргена – и это нас не интересовало. Мы остановились на перекрестке, было прохладно и идти дальше к неведомому трамвайному кольцу уже не хотелось. Сзади нас, приглушенные плотными шторами, тускло светились окна "Варшавы", а под нами, в том направлении, куда ушел трамвай, раскинулся темный город. Фонари почти нигде не горели, но полная луна (на самом деле это был Месяц, но никто в этом мире, кроме меня, уже не понимал разницы) мягко подсвечивала черепичные крыши. Где-то там, вдалеке и внизу надсадно пыхтел невидимый паровоз, с трудом тащивший невидимые вагоны.
– Где ты так хорошо научился стрелять? – неожиданно спросила Двора.
По-моему, она впервые обратилась к австрийцу так мягко, не назвав его ни "нацистом", ни "эсэсовцем". Карстен замялся, вероятно затрудняясь с ответом. Признаться, выстрел был действительно хорош: из незнакомого оружия и из положения "лежа в луже крови".
– Я служил в австрийской армии – осторожно сказал он.
– В австрийской? – протянула Двора – Еще до Аншлюса?
– Да – нетвердо соврал он – До Аншлюса.
У Дворы с языка явно было готово сорваться ехидное замечание о боеспособности австрийской армии, но, взглянув на меня, она промолчала. В это время зазвенел колокольчик и дверь "Варшавы" выпустила человека, в котором я по одежде узнал одинокого посетителя "ресторации". Мягким, уверенным шагом он направился вниз по улице, но заметив нас, замедлил шаг.
– Добрый вечер – обратился он к нам, приподняв шляпу в качестве приветствия – Пусть господа и дама меня извинят, но меня разбирает любопытство…
Эту загадочную фразу он произнес на неплохом русском языке. Русский? Впрочем, фраза было составлена слишком правильно, как будто по учебнику, к тому-же в его речи был слышен сильный и совершенно незнакомый акцент. На меня пристально и немного вопрошающе смотрели совершенно бесстрастно его странные глаза. Если права поговорка, что "глаза – зеркало души", то это зеркало было мутным.
– Что бы вы хотели знать? – подчеркнуто вежливо спросил я.
– У меня очень чувствительные уши – он как будто извинялся за то, что подслушивал нас – Странная вы компания. Один из вас говорит на верхне-немецком, второй на венском диалекте. Ваша дама, в свою очередь, неплохо знает немецкий, а ее польский почти идеален, но все же не ее родной язык. А с вами, молодой человек, еще интересней. Вы говорите по-русски как на родном языке и все же я слышу некий акцент, который меня озадачивает. И поверьте мне, озадачить меня нелегко.
Я с удивлением посмотрел на него. Никогда не думал, что говорю по-русски с акцентом. Впрочем, у меня не было ни малейшего сомнения в том, какой это акцент.
– Да, да. Вы говорите чисто, почти идеально, но тяните окончания слов там, где русский бы заикался – и он снова повторил – У меня очень чувствительные уши. И еще, меня очень удивил тот язык, на котором вы недавно говорили. А ведь я знаю все языки Галиции, даже идиш.
Тут он произнес длинную фразу, заставившую Двору вздрогнуть и перейти в тень, нам за спины. Карстен снова сунул руку в карман.
– Напрасно, молодой человек – укоризненно сказал загадочный человек по-польски – Ведь на самом деле у вас нет оружия. Нет его впрочем и у меня… – тут он сделал эффектную паузу и закончил – …к счастью.
Карстен угрюмо молчал, даже не произнося своего "
– Вам и, в частности, вашей девушке не следует меня бояться. Впрочем, я не сомневаюсь, что у нее есть достаточно убедительные документы фольксдойче. Я и сам фольксдойче III-го класса, хоть и не горжусь этим. Подозреваю, что и у вас, молодые люди, есть солидные документы, возможно даже и подлинные. Уж нет ли на них такой знакомой подписи рейхсфюрера?
Так вот оно что. Мне не следовало забывать, что это был уже ХХ-й, а не Х-й век и познаньская ориентировка легко могла опередить нас по телеграфу. Неужели нашего появления ожидали именно в заведении пана Вуйчика? Заверению об отсутствии оружия я бы не стал слишком доверять, но незнакомец стоял недостаточно далеко от меня, чтобы успеть этим оружием воспользоваться. Возможно, на улице была засада и загадочный человек просто провоцировал нас. Но нет, тут явно было нечто другое и это меня беспокоило еще больше, как может беспокоить неизвестное и непонятное. Наверное, все это было написано у меня на лице, потому что он усмехнулся и сказал: