Читаем Заслужить лицо. Этюды о русской живописи XVIII века полностью

Барокко в России — как стиль, как образ жизни, как мирочувствование — «преставилось» в период своего расцвета, опочило без агонии, умерло, не болея, отдало Богу душу, подобно своему герою, — «на скаку». Потому-то мы не сможем найти в русской живописи памятников его «заката и упадка», если, конечно, не считать таковыми барочные рецидивы в русском провинциальном художестве, где язык этого стиля пришелся по душе и прожил вплоть до самого конца XIX века, причудливо соединяясь с традициями примитива, если не увидеть барочный фундамент в прозе Гоголя и Лескова, если не обнаружить барочной струи в народном искусстве до самого исхода XX столетия.


М. Фунтусов

Икона «Воскресение Христово и двенадцать праздников». 1761

Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург


Русская же архитектура барокко, да и всего XVIII века вообще подобна детской одежде. «Большие», «взрослые», «образцовые» романо-германские культуры носят свою архитектуру долго. Они меняют платье только тогда, когда оно старо, ветхо, немодно; их наряды умирают постепенно, служат до последнего, переходя из праздничной в повседневную, рабочую, «дачную», и так — пока дух вон. У нас иначе: у нас — как с младенческими распашонками и костюмчиками: меняем не оттого, что сносилось и устарело, а потому что мало́…

Начала классицизма и проблемы исторического жанра


В 1760-е годы сначала робко, а затем все более решительно начали утверждаться в русском искусстве принципы классицизма. В добропорядочных семействах среди красных каблуков, огромных цветастых вееров, блохоловок слоновой кости и пудреных париков вдруг рождаются странные, коротко стриженые мальчики, навзрыд читающие Плутарха; изумленному русскому взгляду, привыкшему к несмети, к говорливому преизобилию яркого барокко в зодчестве дворцов и храмов, демонстрируют строительные площадки, где медленно, но верно воздвигаются странно лапидарные храмины[70]. Ведь архитектура как творчество опосредована временем строительства, подчас весьма немалым. То, что проектировалось в 1740–1750-е, возводится на протяжении нескольких десятилетий: так, только в 1770-е годы был закончен программный памятник барокко в Москве — храм Климента папы Римского; лишь к исходу 1780-х завершили наконец колокольню Новоспасского монастыря; едва к окончанию восьмого десятилетия «осьмого-на-десять» века управились с сокращенным в замысле Смольным монастырем. Сказать короче, изумленному «рядовому» современнику представала пестрая и не совсем понятная картина: еще царит барокко, в городе властвуют его памятники, многие из них не доведены до конца, но уже закладываются дворцы и храмы «в новом вкусе», как будут именовать классицизм еще несколько десятилетий. В головах, в сердцах, в пристрастиях царит сумятица.

Взяв за образец античное искусство, этот стиль искал идеального героя, выбравшего между долгом и чувством, гармонию натуры и «цивилизации», симметрию и конструктивность композиции, четкость цветовых отношений, строгую выразительность форм. В Западной и Центральной Европе его назвали неоклассицизмом, поскольку ему предшествовал французский классицизм XVII столетия. В России же приставку «нео» обычно опускали и опускают, поскольку в отечественном искусстве этого-то, первого классицизма, вовсе не существовало.

С началом развития классицизма неслучайно совпала организация Российской академии художеств. Она была основана в 1757 году по проекту графа И. И. Шувалова, а через несколько лет (в 1764 г.) преобразовалась в Императорскую академию художеств. Став учебным заведением, в стенах которого многие десятилетия воспитывались мастера «трех знатнейших художеств», т. е. архитектуры, живописи и скульптуры, она заняла позиции центра художественной жизни, надолго — вплоть до середины XIX века — утвердившись в этой роли, активно пропагандируя академизм как педагогическую доктрину, зиждущуюся на памятниках Греции, Рима и наследующем им искусстве других веков. Императорская академия художеств сразу же декларировала себя проводником классицизма в русском искусстве.

Классицистические тенденции наиболее последовательно выявились в архитектуре и скульптуре. В живописи классицизм выразился в портрете и пейзаже, не затронул впрямую бытовой жанр и последовательно осуществил свою программу лишь в жанре историческом. Здесь ему предстояла долгая жизнь — вплоть до 30-х годов XIX столетия. Но такое долгожительство не принесло больших успехов. Лишь в тот момент, жкогда классицизм получит сильнейшую романтическую прививку, он окажется способным предложить новые идеи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 вечеров с классической музыкой. Как понять и полюбить великие произведения
12 вечеров с классической музыкой. Как понять и полюбить великие произведения

Как Чайковский всего за несколько лет превратился из дилетанта в композитора-виртуоза? Какие произведения слушали Джованни Боккаччо и Микеланджело? Что за судьба была уготована женам великих композиторов? И почему музыка Гайдна может стать аналогом любого витамина?Все ответы собраны в книге «12 вечеров с классической музыкой». Под обложкой этой книги собраны любопытные факты, курьезные случаи и просто рассказы о музыкальных гениях самых разных временных эпох. Если вы всегда думали, как подступиться к изучению классической музыки, но не знали, с чего начать и как продолжить, – дайте шанс этому изданию.Юлия Казанцева, пианистка и автор этой книги, занимается музыкой уже 35 лет. Она готова поделиться самыми интересными историями из жизни любимых композиторов – вам предстоит лишь налить себе бокал белого (или чашечку чая – что больше по душе), устроиться поудобнее и взять в руки это издание. На его страницах вы и повстречаетесь с великими, после чего любовь к классике постепенно, вечер за вечером, будет становить всё сильнее и в конце концов станет бесповоротной.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Юлия Александровна Казанцева

Искусствоведение / Прочее / Культура и искусство
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение