Я понимала, что миссис Марвелл, пусть и делает скидку на дезориентацию, раздражена моим недоверием. Поэтому, решив не терроризировать женщину и дальше, толкнула дверцу машины.
В прихожей было темно, свет отсутствовал. Гастон не спешил себя выдавать, и в какой-то момент я испугалась, что все-таки сглупила, доверившись булочнице. Но она уверенно вела меня по коридору в сторону кухни, откуда виднелось слабое зеленоватое свечение, как от электронного прибора. Подойдя ближе, я услышала еще знакомый перезвон бутыльков с медикаментами.
Я остановилась в дверном проеме, не в силах поверить, что все происходит в действительности. Что Гастон здесь, знает о побеге, но пока мне никто не угрожал… А больше всего хотелось расплакаться от осознания, что я чуть не совершила самый подлый поступок в жизни, оставив в опасности мужчину, от одного взгляда на которого у меня замирает сердце, рядом с которым я впервые почувствовала себя дома.
— Что… — начинаю.
— В душ, — велит, однако, Гастон, едва увидев меня всю в грязи. — И без тысячи упреждающих вопросов!
— Праер тебя не достал?
— Потом поговорим, — отвечает он мягко, но твердо и донельзя лаконично.
Подгоняемая любопытством, душ я стараюсь принять как можно быстрее, и, едва тронув кожу полотенцем, чтобы собрать капли, натягиваю чистый, подходящий по размеру комплект будничной одежды.
— Что будет с тобой дальше? — слышу голос Гастона, едва закрыв за собой дверцу ванной комнаты.
— Останусь здесь, пока все не уляжется. Под носом.
— Уверена? Несколько месяцев назад я тоже недооценивал членов комиссии. Думал, что сумел изолировать от них своих людей, а оказалось, занимался самообманом. Я защищал команду почти двадцать лет, Жюстин, чтобы в конце концов меня подставил обозленный на весь свет мальчишка. И они знали, что так случится. Они были правы.
Сердце удар пропускает.
— Что ты сказал? — спрашиваю, не сдержавшись, и делаю несколько шагов по направлению к дверному проему.
— Я вас оставлю, — поспешно говорит миссис Марвелл и покидает кухню, признавая, что нам поговорить важнее.
Несколько секунд мы с Гастоном молчим и сверлим друг друга взглядами. Откровенный разговор начать всегда непросто. Клубок из нитей распутывается с конца, но как же сложно найти эту оборванную ниточку. И все же я пытаюсь.
— Ты сказал, что тебя предал мальчишка. Лео?
— Эрик, — поправляет он меня, демонстрируя, что задание окончено и можно возвращаться к настоящим именам. — Парень хотел как лучше, но с самого начала был настроен враждебно по отношению к тебе, и очень удачно, что не подумал это скрыть. Получить из первых уст имя человека, на слова которого полагается комиссия, полезно. Я подозревал, что Эрик слишком сильно не любит тебя из-за назначения Ив, и именно поэтому выбрал именно его. В комиссии не потерпели бы третьего участника задания полностью лояльного к нам обоим. Но все-таки я надеялся, что парню хватит ума не ставить мне палки в колеса… Полагаю, когда ты вломилась в его комнату за пистолетом, а я запретил мстить, это стало последней каплей, и он поступил так, как посчитал… справедливым. Он рассказал комиссии о нас. Догадка то была, или он знал наверняка — уже неважно. Сверху только и ждали, что повода. Быстренько подсуетившись, они, похоже, подсунули Праеру информацию обо всех троих. Причем, ничем не рискуя. Если бы нас здесь убили — хорошо, если бы не убили, нашлось бы новое опасное задание.
Поясняет он удивительно быстро, «без тысячи упреждающих вопросов». И это наталкивает меня на мысль, что Гастон спешит.
— Они хотели добраться до тебя, — понимаю, наконец, смысл всего происходящего. — Но не могли, и решили подставить как рядового участника проекта.
— Иначе было никак, а я стал слишком неудобен, слишком многие грешки команды стал оставлять без наказания, — пожимает он плечами. — Кто станет терпеть такое? Конечно, догадывался, но то, что им в этом помог Эрик — удар ниже пояса!
— Эрик тебя всегда защищал. Он не хотел причинить тебе вред. Только мне.
— Да неужели? Он искал для тебя справедливого наказания, ведь по его мнению ты этого заслуживала. Но как твой защитник, я оказался виноват не меньше. Видишь ли, мальчишка все еще мнит себя вершителем правосудия, который вправе убивать плохих парней. Даже тюрьма это не поправила.
— Досадно. Для него же, — выдаю сухо и безжалостно. Я повидала за эти годы немало «вершителей правосудия», и все они представляли не меньшую опасность, чем рядовые преступники с куда более обыденными мотивами.
— И не только для него. Я старался защитить членов команды, годы жизни на это потратил, но все разрушено из-за недоумка, который в порыве гнева не способен просчитать свои действия наперед.
— Жалеешь, что твоего идеального Нового Орлеана не будет? — спрашиваю я, не скрывая иронии.
Как ни странно, Гастон не отвечат ни ухмылкой, ни даже колкостью. И долго молчит, прежде чем сказать:
— Новый Орлеан будет. Но только не в Новом Орлеане.