Заставь меня ошибиться

Правда дальше случается легкий конфуз, когда оказывается, что и Гастон, и я выше представителя правопорядка, что автоматически записывает нас в разряд подозрительных личностей. Но мы очень стараемся выглядеть милыми: держимся за руки, я негромко восхищенно щебечу о первом заграничном путешествии, а Гастон кивает с глуповатой улыбкой. В итоге, окинув нас неприязненным взглядом трижды, мужчина осматривает пустой салон автомобиля и наши вещи, затем направляется к багажнику и заглядывает внутрь. Признаться, за это я не переживала: думала, вычистили все, причисляющие нас к подозрительным субъектам, но оказалось, что Гастону просто необходимо пройти по лезвию ножа.

— Мистер Олафсен, вы можете объяснить, зачем везете с собой рога? — спрашивает мужчина, выныривая из багажника и доставая злосчастный подарок мэра Андерсона. Я оборачиваюсь к Гастону, взглядом спрашивая что он творит. Я понимаю, что позлить меня — дело святое, но переть с собой рога… это перебор!

— О, простите. Совсем из головы вылетело, — хлопает себя по лбу куратор. — Не могли бы вы отправить их в подарок моему другу. Это в США. Он обязательно оценит, ему такие вещи очень по душе. Ух, какой же я невнимательный! Можно оставить вам адрес?

Усаживаясь в машину, рядом с куратором, я ужасно на него злюсь. И когда мы отъезжаем от границы на достаточное расстояние, чтобы никто нас уже не нашел, начинаю допрос:

— Что это было?

— Так нужно, — отвечает он.

— Зачем ты отправил рога в штаб Нового Орлеана? Гастон! — Да, разумеется, я подсмотрела, кому это Гастон вздумал адресовать презент.

— Йохан! — огрызается он. — Если мои родители услышат, как ты зовешь меня Гастоном, будет много вопросов, на которые отвечать придется тебе одной.

— Серьезно? — усмехаюсь. — И что же ты им скажешь? Что все эти годы одуванчики собирал.

— Я скажу правду, что занимался пластической хирургией. Поверь, солнце мое, они не станут спрашивать подробнее. Родители мечтали, чтобы я стал светилой медицины, а не грудь увеличивал. Вот почему мы разругались и не общались двадцать лет.

— И ты думаешь, из отношение с тех пор изменилось? — спрашиваю куда мягче.

— Не знаю, — напряженно отвечает он с секундной заминкой. — Просчитывать людей, когда дело не касается тебя самого, куда проще.

Пару минут мы едем по дороге в молчании, занятые своими размышлениями и грядущем. За последние сутки столько всего изменилось, что и не знаешь, с чего начать разговор. Мы почти не говорили ни о чем серьезном, обмениваясь короткими репликами, преимущественно колкими, пытаясь притереться и приспособиться к странной правде: мы втроем вместе покидаем прошлую жизнь и собираемся начать все с нуля. Причем в Норвегии, которая мне, например, кажется краем мира. Но справедливости ради надо сказать, что меня всегда тянуло на север. Мне нравилось жить в Сиэтле, мне могла бы понравится и в Мичигане, если бы не задание… Может быть, и Норвегии приживусь?

— О боже мой, смотри, — выдыхаю, указывая сквозь окно.

— Что?

— Остановись! — велю и, едва машина тормозит на обочине, вылезаю из нее.

Огромные белые хлопья снега падают с неба и укрывают землю пушистым одеялом. На глазах все становится белым-белым, словно в сказке, и волшебство разливается в воздухе, заставляя поверить в невозможное.

— Мы правда это сделали? — шепчу, услышав позади легкий хруст снега под ногами куратора. — И этот кошмар закончился? И мы свободны?

— Именно так, — отвечает Гастон и обнимает меня сзади. — Дыши глубже, вдыхай свою свободу, к которой так рвалась. Нравится?

Вывернувшись из его рук заглядываю глаза и, прищурившись, улыбаюсь:

— Очень.

Эпилог

Вашингтон, округ Колумбия

Они чинно поправляли манжеты строгих белых рубашек, принимая наиболее выгодные позы, выбирали лучшее оружие в битве за себя и свою точку зрения. За долгие годы совместной работы они изучили все методы друг от друга и прекрасно знали, чего ожидать от противников. Да, именно так: противников. Союзников члены комиссии не имели. Они привыкли не доверять никому, кроме себя. Но их связывал секрет, идея, детище, если угодно, которое внезапно отрастило зубы и стало проблемой. В одиночку было не справиться, а потому сотрудничество продолжалось. Годами.

— Итак, я предлагаю начать, — сказал один из мужчин. Ему, как самому старшему, позволяли вести собрания. Иной иерархии в комиссии не существовало. Эти люди строго следили за тем, чтобы никто не посмел назваться или даже вообразить себя лидером.

— Принимается, — кивнула седовласая дама, поправляя нитку жемчуга в вырезе блузки.

— Как нам всем известно, бюджет, отведенный на проведение поисковых работ в озере исчерпан, и мы можем с чистой совестью заявить, что все сохранившиеся фрагменты тел уже были обнаружены, — постучав по отчету, сказал старик, взявший слово. — Среди них заспиртованная селезенка Элизабет Дженнсен и кровь Йохана Олафсена. Больше мы ничего не найдем, поскольку, согласно записям таможенной службы, эти люди покинули страну две недели назад. Потому, предлагается сделать заявление для прессы и покончить с этим.