Заставь меня ошибиться

— Ну, сначала я буду приходить к тебе с клубникой, шампанским и цветами — как к любовнице. И не стану оставаться на ночь, а ты… ты будешь из-за этого злиться, но мне нравится, когда ты злишься. А потом еще больше тебя будет раздражать необходимость готовить мне завтрак, потому что я буду раз за разом критиковать твой кофе, пока не научишься делать его правильно. Помогать не стану, потому что с меня ужин, и только. Днем мы не будем видеться, чтобы не наскучить друг другу. Кроме редких выходных, конечно. Только после, по прошествии времени, порядочно надоев друг другу, съедемся и привыкнем настолько, чтобы было так же сложно расстаться, как с частью самого себя.

Мне вдвойне приятны его слова, так как в моей мечте о семейной жизни не так давно появилось лицо… Хоть я и не представляю, чтобы мы с Гастоном вальсировали вместе не кухне в попытке приготовить ужин после тяжелого трудового дня. Даже после нынешнего задания. Кстати, о нем:

— Гастон, почему ты выбрал на это задание именно меня?

Как и в любом другом случае, когда куратору не нравится вопрос, отвечает тот не сразу. Но все-таки пересиливает себя и не отделывается ядовитыми репликами, к которым я каждый раз морально готовлюсь, задавая ему вопрос.

— Потому что больше никого не хотел видеть рядом.

Несмотря на раннее пробуждение, я встаю даже позже положенного. И не из-за Гастона, в объятиях которого после утренних откровений твердо собралась умереть, а ввиду самочувствия. Как я уже говорила, у меня случаются дни, когда хочется зарыться носом в подушку и не вставать. Вообще. Никогда. Я более чем уверена, что ломота во всем теле — последствие операций. Не говорила бы так категорично, но после выпрямления ног метеозависимость проявилась особенно отчетливо.

— Я не могу сегодня работать, — объясняюсь с Лео, кутаясь в безразмерный махровый халат. — Заболела.

— И выглядишь неважно, — мрачно оглядывает он мое бледное лицо, даже не подвергая слова сомнению, к чему я была внутренне готова.

— Чувствую — еще хуже.

Сегодняшний день побил все рекорды паршивости. Обычно моя болезнь — слабость и тянущие боли, от которых хочется скулить в голос, но на этот раз прибавилась тошнота и странные приступы головокружения. Я спускалась по лестнице минут пять, опасаясь упасть. И кляла Лео за то, что он даже не подумал подняться и поинтересоваться, почему я не явилась к завтраку, как обычно. Видимо, он списал это на каприз… Он же обо мне всегда лучшего мнения.

— Слушай, может позвонить Гастону? Он тебя посмотрит…

— Позвонить?

— Он куда-то вышел, — пожимает плечами лжебрат, а у меня перед глазами сразу встают два прожектора Донны Праер, что бы это ни значило.

— Спасибо, не нужно. Скоро придет Мэгги, попрошу ее сходить в аптеку.

Лео смотрит на меня подозрительно, но не настаивает, потому что не видит смысла во лжи. А я попросту не хочу объяснять Гастону, что его стараниями мое тридцатилетнее тело рассыпается на части. Мне бы закутаться в плед и сидеть под ним весь день. И так я и поступлю, когда допью кофе, дурно сваренный даже по моим меркам. А еще когда двое соседских мальчишек уйдут с дорожки особняка. Пусть они нарушают границы частной собственности, мне совсем не хочется их пугать или гнать, ведь сквозь окна доносится веселый, заливистый смех. Они то забегают в сад, то с криками бросаются обратно. Будто не решаясь подойти ближе к овеянному легендами зданию. Да и не в этом суть. Просто игнорируя запреты родителей, эти малыши чувствуют себя особенно дерзкими и взрослыми, что в их возрасте очень важно. Минут пять еще посмотрю, а если не уйдут, сделаю вид, что пошла за газетой. Сами сбегут.

Едва успеваю об этом подумать, как на дорожке появляется Мэгги и шутливо разгоняет мальчишек. Те с визгами уносятся прочь, оставляя нас в царстве стерильной разумности снова.

— Я надеюсь, дети не сильно вас потревожили, а то знаете, какие у нас времена… Некоторые, чуть что, с ружьями к дверям кидаются… — лопочет Мэгги, ставя на стол сумку с покупками.

— Не переживайте, они очень славные, — отвечаю, оборачиваясь.

Она улыбается, но, едва завидев мое белое, как мел, лицо, охает:

— Тая, вы заболели?

— Небольшое недомогание, — отмахиваюсь. — Хотела попросить вас сходить за снотворным в аптеку. Надеюсь, посплю и полегчает.

— Никакой химии! Даже не думайте. Сейчас мы все вылечим, — уверенно сообщает Мэгги и, позабыв о провианте, кидается заваривать мне какой-то травяной сбор.

Я пытаюсь помочь, но она настойчиво отодвигает меня в сторону, а затем и вовсе велит идти в гостиную и ложиться на диван. Мне кажется странным лечить непонятно что, ведь о симптомах экономка не спрашивает, но разве с ней поспоришь? Она лишь раз за разом повторяет, что проделывала этот трюк со своими детьми, и оба живы-здоровы. Ее аргументация железобетонна. Приходится подчиниться воле Мэгги и успокоить себя тем, что раз ее ребята выжили, то и мне нечего бояться.