Застава на Аргуни

Кукушкин четко отрапортовал о готовности бойцов нести охрану границы. Слезкин чувствует, как тело его наливается силой, а сердце веселой отвагой. Ему кажется, что он стал выше и шире в плечах. Он влюбленно смотрит на лихого Торопова, восхищается его властным голосом.

— На кордон Уда-хэ недавно прибыл взвод солдат, во главе с японским капитаном Ямагаси. Зачем? Нам пока неизвестно. Мы только знаем, что жандармы дважды появлялись на лесоразработках, которые ведутся на Золотой речке. — Торопов показал на карту, повешенную в простенке. — Возможно, японцы замышляют какие-то карательные меры против китайцев-лесозаготовителей…

Пока Торопов говорил, Панькин внимательно осматривал строй.

Спокоен и, кажется, даже бесстрастен Кукушкин. Он, наверняка, лишь для приличия смотрит на начальника, а сам прикидывает, как лучше организовать хозяйство заставы.

Как всегда задумчив и немного печален Пушин. Этот умный, красивый парень нравится Панькину больше всех. Панькин уважает Пушина за честность, скромность, за умение понимать людей. Такой не подведет. На него можно положиться.

Опытный охотник-сибиряк Павличенко покровительственно косится на почтительно замерших новобранцев.

Веселая улыбка блуждает по лицу инструктора служебного собаководства Петра Борзова.

Политрук хорошо знает ветеранов заставы. Не один год вместе с ним охраняют они границу, делят хлеб и соль, опасности и трудности.

А вот этих он еще совсем не знает. Панькин вглядывается в лица новобранцев, полные жадного любопытства и внимания. Бойцы напрягаются, стараясь во все вникнуть, но с первого раза это не так-то легко: жизнь границы сложна и запутана. Особенно привлекает Панькина подвижное, худое лицо Слезкина. Это лицо то хмурится, то восторженно светлеет от каких-то юных порывов, то бледнеет от волнения, и Панькин, ласково глядя на него, все понимает. Ведь такое и с ним, с Панькиным, когда-то происходило.

— А возможно, усиление кордона связано с другими замыслами, — говорит начальник заставы. — Может быть, они опять задумали какую-нибудь провокацию. Несколько дней назад японцы обстреляли наряд товарища Борзова. — Новобранцы с восторженным удивлением посмотрели на сержанта. — Еще раньше, на участке первой комендатуры, они устроили засаду, хотели захватить наряд. Дело закончилось перестрелкой. После этого отряд охранял границу по усиленному варианту. Сегодня получен приказ о переходе на нормальный вариант. Но все равно будьте осторожны, зорко следите за сопредельной стороной. С прибытием пополнения наша застава стала боеспособней. Мы можем усилить охрану даже в обычные дни.

Торопов взял выписку из плана охраны и начал читать состав нарядов на очередные сутки:

— Дежурным по заставе назначается сержант Пушин. Политрук Панькин и рядовой Абдурахманов — конный наряд для проверки следа на левом фланге, с девяти до тринадцати часов, — громко читал Торопов. — Старшина Кукушкин и рядовой Кравченко — конный наряд для проверки следа на правом фланге, с девяти до четырнадцати часов.

Слезкин, вытянув мальчишескую шею, затаил дыхание.

Назвав состав других нарядов и часовых по заставе, Торопов продолжал:

— Рядовые Слезкин и Морковкин назначаются дневальными по конюшне. Утром поедут в район Золотой речки за дровами.

Слезкин, умоляюще поглядывая то на начальника, то на политрука, по-школьному поднял руку и срывающимся голосом попросил:

— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант? А нельзя ли пойти и мне в наряд на границу?

— А это и есть, товарищ Слезкин, граница. Для того чтобы в любую минуту можно было дать отпор врагу, кони должны быть сыты… Дрова же нужны — вы сами понимаете для чего, — спокойно ответил лейтенант.

— Назначьте в конюшню другого. Пошлите меня на границу! — настойчиво прозвенел голос расстроенного Слезкина.

Торопов не выдержал, прикрикнул:

— Товарищ Слезкин! Прежде всего научитесь выполнять приказания! Что это за анархия? Где нет дисциплины — там нет бойца! Пойдете на фланг в последнюю очередь! — Торопов помолчал, а потом резко скомандовал: — Направо равняйсь!.. Смирно!..

«Что я, конюх или возчик? — обиженно думал Костя. — То не скажи, то не сделай, не так встал, не так повернулся. Гроб с музыкой, черт возьми!»

Неожиданно для Слезкина Кукушкин низким, приятным голосом, запел:

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!

Пограничники один за другим — сперва робко, потом все смелее и смелее — подхватывали слова великого гимна. Скоро казарма начала содрогаться от мощного, многоголосого солдатского хора. От этого пения досада рассеялась, и Слезкин опять почувствовал себя сильным и отважным.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Утром, едва забрезжил рассвет, Слезкин и Морковкин собрались в путь. Изрядно намучившись с запряжкой лошадей, — обоим доводилось это делать впервые, — они выехали со двора заставы. Слезкин, как старший наряда, ехал впереди, за ним трусила лошадь Морковкина.

Упитанные обозные кони звонко цокали копытами по льду. Закутавшись в полушубок, прижав локтем винтовку, Слезкин с любопытством поглядывал по сторонам.