Застава «Турий Рог»

— Однажды вы уже пытались спровадить меня в царство теней. Только ножичком.

— Вот этим? — Японец передвинул кожаный чехольчик на поясе.

— Да, да. Разбойничья штучка.

— Вам нравится? Неплохая игрушка! Однако нельзя быть таким неосмотрительным, князь; коснись вы пистолета…

— Не пугайте. Сочту нужным — пристрелю вас, как бешеного пса.

— Вы слишком самоуверенны, господин Горчаков. Так недолго и просчитаться. Быть может, сейчас смерть дышит вам в затылок…

Горчаков быстро обернулся, всадники мерно покачивались в седлах, клевали носами. Кто из них стережет каждое его движение? Кто? А может, все?

Чей-то пристальный взгляд упорно сверлил спину, Мохов обернулся. Ганна поспешно опустила глаза, атаман не удивился, привык: пусть пялится, не жалко. Усы дрогнули в слабой улыбке, шевельнулась хохлатая бровь; Ганна на безмолвное приветствие не ответила.

Мохов хотел было вернуться к прерванным невеселым размышлениям, хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию, но что-то мешало сосредоточиться, настораживало. Что? Не находя ответа, атаман раздраженно сбивал нагайкой нависавшие над головой тугие еловые шишки. Ехавшие позади сподвижники ворчали, на них дождем сыпалась хвоя.

Внезапно Мохов понял: тревожил взгляд Ганны — непривычно кроткий, виноватый. Атаман придержал коня, ожидая, что говорливая Ганна заведет свою милую трескотню, но женщина молчала. Пришлось начинать самому.

— Ты вот что, Анка, — нерешительно заговорил Мохов. — Я же чую, кипишь. Не прячь камень за пазухой, бей. Что у тебя?

— Пустое. Бабье…

— Не обманешь, Анночка. Выкладывай.

— Уж и думки нельзя утаить. Все хочешь знать.

— Атаману положено знать свое войско. А ты в нем — первейший вояка. После меня, конечно. — Мохов пытался обратить дело в шутку, допытываться не хотелось, чувствовал: не по душе Ганне прогулка по советской земле, тяжелы испытания — какая ни есть боевитая, а все ж таки баба. Одновременно, как никогда, хотелось ясности: в их пиковом положении любая недосказанность, недоговоренность порождает сомнения, больно ранит.

— Не принуждай, Арсюша. Не надо.

— Вот так хны! Не родился еще тот, кто тебя принудит. Э, да знаю, о чем печалишься. Думаешь, займем какое-нибудь село, красивых баб везде много, вдруг какая и приглянется. Вот что тебя волнует.

— Нисколечка. Баб да девок, и верно, повсюду хватает, только им, Арсюша, жизнь не надоела, даже самым страховитым. — Ганна многозначительно похлопала по потертой кобуре револьвера.

Откинувшись в седле, Мохов захохотал на весь лес.

— Ай, атаманша! Востра!

Анночка, ясная зоренька, повидавшая за свои четверть века столько, сколько добрая сотня людей за всю жизнь не увидит, без промаха на полном скаку низавшая любую цель из короткого кавалерийского карабина, потешно бросавшая гранаты, — по-бабьи, несогнутой рукой, словно голыш в речку, рубившая вертучей шашкой наотмашь не хуже любого казака, пившая кружками неразведенный синий спирт, не боявшаяся ни бога, ни черта, хорошенькая Анночка ревнует! Мохов вытер выжатые смехом слезы, собольи брови женщины страдальчески изогнулись.

— Арсюшенька, любый! Что с нами деется? Заблудились мы, кровь цедим, как водицу. А зачем? О господи, зачем?!

Мохов невольно оглянулся, спину проворно осыпали мурашки. Не слова поразили — рванувшийся из перехваченного судорогой горла негромкий крик боли. Тяжелой рукой, не выпуская нагайки, Мохов прижал узкую женскую кисть к изогнутой луке седла. Так и ехали, пока тропа, раздвоившись, не развела. А когда свела снова, атаман выглядел суровым и сосредоточенным.

— Не было этого разговора. Слышишь?

Горчаков сидел на пне, завернувшись в плащ, подняв воротник. Дождь лил не переставая. Болела голова; не хватает простудиться. Горчаков потер висок, морщась от сверлящей боли, нащупал пульсирующую жилку… Итак, операцию «Хризантема» можно считать законченной, странное содержание секретного пакета потрясало, столько усилий потрачено — ради чего? Результаты выеденного яйца не стоят, хотя отчет о действиях группы будет, по-видимому, составлен в ярких красках. И ради такой ерунды пришлось жертвовать жизнями, русскими жизнями?

Горчаков пошарил в карманах, пирамидона не оказалось, в спешке забыл купить. Сколько лет выручали маленькие таблетки, если не принять лекарства, боль усиливалась, становилась невыносимой, начинался тяжелый приступ, рвота, слабость охватывала тело. Полученная еще в гражданскую контузия напоминала о себе. Спросить у кого-нибудь? Бесполезно. Остаться без пирамидона!

Горчаков постарался отвлечься; каким же путем возвращаться? Выполнять идиотский приказ? По тайге еще можно пройти, уклоняясь от встречи с преследователями, а там, на границе? Опять пробиваться на стыке застав? Но после прорыва группы охрана границы наверняка усилена, особенно на опасных направлениях. Прорваться в Россию помогла мощная огневая поддержка японцев. Теперь ее не будет, остается надеяться на свои силы, а в отряде остались считанные люди…