Застольные беседы

Впрочем, — продолжал Фалес, — вряд ли нынче своевременны эти рассуждения, на которые вызвал нас товарищ, а лучше бы нам говорить и думать о предметах, более уместных по дороге на пир. Разве, Нилоксен, тебе не кажется, что не только хозяин должен к пиру приготовиться, но [e] и гости? Сибариты, говорят, рассылали своим гостям приглашения за год,[1497] чтобы женам их достало времени принарядиться для пира платьями и украшениями. А я так думаю, что и этого мало хорошему застольнику для настоящего приготовления к пиру, потому что труднее приискать душе пристойное убранство, чем телу непомерное и ненужное. Человек разумный идет на пир не с тем, чтобы до краев наполнить себя, как пустой сосуд, а с тем, чтобы и пошутить, и посерьезничать, и поговорить, и послушать, что у кого кстати придет на язык, лишь бы это было и другим приятно. [f] Ведь и кушанье дурное можно отстранить, и от вина невкусного можно перейти на воду; но если застольник попадется грубый, неучтивый и тоску нагоняющий, то он портит и губит всякое удовольствие и от еды, и от питья, и от музыки; отделаться от такой докуки нелегко,[1498] и у некоторых [148] эта обида на соседей остается в душе на всю жизнь, словно похмелье от застольного тщеславия и раздражения. Поэтому прекрасно поступил Хилон, который не прежде принял вчерашнее приглашение, чем расспросил обо всех, кто будет на нашем пиру; „с кем приходится плыть на корабле или служить на войне, — сказал он, — тех мы поневоле терпим и на борту и в шатре; но в застолье сходиться с кем попало не позволит себе никакой разумный человек“. Недаром египтяне на пиры свои приносят скелет,[1499] чтобы напомнить пирующим, что скоро и они такими же будут: гость это неприятный и несвоевременный, но смысл в его присутствии [b] есть — он побуждает нас не к питью и наслаждению, а к взаимной любви и уважению, он зовет нас не превращать нашу кратковременную жизнь разными неприятностями в тягучую и долгую».

3. В таких-то попутных разговорах дошли мы наконец до пиршественных покоев. От омовения Фалес отказался, потому что мы уже были умащены, а пошел осматривать и дорожки, и палестры, и пышную рощу на берегу моря, но не потому, что это так уж его восхищало, а для того, чтобы его не заподозрили в презрении к Периандру и в пренебрежении [c] его честолюбивой роскошью. Остальных гостей тем временем, омыв и умастив их, слуги вводили в мужскую половину дома через портик.[1500] А в портике этом сидел Анахарсис,[1501] а перед ним стояла девочка и своими руками расчесывала ему волосы. Увидевши Фалеса, она без смущения подбежала к нему, а он поцеловал ее и сказал с улыбкою:

«Отлично! прихорашивай его, чтобы добрый гость наш не показался нам с лица злым и страшным!»

Я спросил его, что это за девочка; а он ответил:

«Неужели не узнал ты нашу мудрую и славную Евметиду?[1502] Так зовет [d] ее отец; а остальные обычно по отцу зовут ее Клеобулиною».

«Наверное, ты так ее хвалишь за ее искусные и мудрые загадки? — спросил Нилоксен. — Некоторые из загаданных ею дошли и до нашего Египта!»

«Не в этом дело, — отвечал Фалес, — загадками она лишь забавляется при случае, словно игрою в бабки, и ставит ими в тупик собеседников; но душа у нее удивления достойна, ум государственный, а нрав добрый, и это она отца своего побуждает мягче править гражданами и снисходить к народу».

«Оно и видно, — сказал Нилоксен, — как посмотреть на простоту и скромность ее облика; по почему она с такою нежностью ухаживает за Анахарсисом?»

[e] «Анахарсис, — отвечал Фалес, — человек здравомыслящий и многознающий, и он рассказал ей охотно и подробно, чем у них в Скифии люди питаются и какими очищениями спасаются в болезнях; вот и сейчас, я полагаю, она за ним ухаживает и ласкает его, а сама слушает его разговоры и учится».

Мы уже подходили к мужской половине дома» как навстречу нам вышел Алексидем Милетский,[1503] побочный сын тиранна Фрасибула; был он взволнован и сердито что-то говорил про себя, а что именно — мы не могли разобрать. Завидев Фалеса, он немного опомнился, остановился и сказал:

[f] «Как меня обидел Периандр! он не позволил мне уехать, принудил остаться на пир, а когда я пришел, то отвел мне такое непочетное ложе, что и эоляне, и островитяне, и еще кто-то — все оказались выше Фрасибула! Не иначе, как он хочет опозорить и принизить в моем лице пославшего меня Фрасибула, оказав такое высокомерие».