Застольные беседы

Наряду с направленными к поднятию ослабшего значения дельфийского культа пифийскими диалогами Плутарх посвящает трактат «Об Исиде и Осирисе» получившему широкое распространение уже в эллинистическую эпоху воспринятому из египетской религии мистериальному культу Исиды, который имел в своей догматико-мифологической основе и обрядности общие черты с элевсинским культом Деметры и другими древнегреческими культами мистериального характера. Из беглого замечания Плутарха в «Слове утешения к жене» (гл. 10) мы узнаем, что и сам он помимо своих жреческих связей с дельфийским культом Аполлона был посвящен и в дионисические таинства.

Как ни многообразны источники, воспитавшие религиозность Плутарха, основной чертой, характеризующей ее, является ее этическая направленность. Это отчетливо отражено в оценке, к которой приходит Плутарх в трактате «О суеверии»: лучше полное безверие, чем вера в богов, которым угодны человеческие жертвы. Именно этот гуманный, этический характер религиозного мировоззрения Плутарха позволил ранним христианским писателям считать его полухристианином, а Маркс иронически причислил его к «отцам церкви».[2251]

* * *

Круг вопросов, разрабатываемых Плутархом в «Моралиях», чрезвычайно широк и за пределами религиозно-философской и этической тематики. Он пишет о педагогике и политике, о гигиене и психологии животных, о музыке и литературе, об охоте и риторике.

Особое место в «Моралиях» и по объему и по жанровому характеру занимают девять книг «Застольных бесед». Как сообщает Плутарх в открывающем «Застольные беседы» вступительном послании к Сосию Сенекиону, весь сборник представляет собой запись речей, произнесенных в разное время участниками застолья при дружеских встречах в Риме и в различных городах Греции. Дополнительные указания, подтверждающие историческую достоверность предлагаемых читателю записей, мы находим и во введении ко второй книге. «Читателей не должно удивлять, — говорит здесь Плутарх, обращаясь к Сосию Сенекиону, — что я, обращаясь к тебе с этими воспоминаниями, включаю в них многое, сказанное тобой. Ведь если поучение не всегда обеспечивает запоминание, то вспомнить сказанное ранее часто помогает чему-то научиться». Такой же смысл имеет и делаемое тут же замечание, что отдельные беседы расположены без намерения систематизировать их по хронологической последовательности или по содержанию, а приводятся в том порядке, как они приходили на память; так, последнюю, девятую книгу «Застольных бесед» составляют полностью воспоминания, относящиеся к молодым годам Плутарха, когда он принадлежал еще к ближайшему окружению учеников философа Аммония. К тому же времени приблизительно можно отнести те воспроизводимые в пятой книге собеседования, в которых принимает живое участие дед Ламприй (V 5, V 6, V 8, V 9). Более поздние эпохи жизни Плутарха отражены там, где собеседование ведется на свадьбе Автобула, сына Плутарха (IV 3), и там, где он сам выступает в качестве херонейского архонта (II 10, VI 8). Весь сборник содержал девяносто пять глав, посвященных отдельным вопросам; из них главы IV 7-10 и IX 7-10 в рукописной традиции утрачены и известны только по дошедшему оглавлению и в небольшой части по пересказам у Авла Геллия и Макробия. Как правило, каждая глава посвящена особому вопросу и вводится краткими замечаниями, относящимися к обстановке данного симпосия; но нередки случаи, когда собеседование затягивалось, и две или несколько глав объединяются переходными формулами «После этого речь зашла...» (II 9), «Так закончил Сулла..» (III 4), «Как только я это сказал...» (III 9), «После некоторого молчания приезжий гость сказал...» (VI 6) и т. п. с более или менее определенным ассоциативным уклоном от предшествующего направления речей.

В отношении тематики вопросов, обсуждаемых в застольных собеседованиях, сам Плутарх вводит различение двух разновидностей: вопросы, связанные с самой организацией и с материальной обстановкой застолья, он называет «застольственными» (τυμποτικά), а для остальных сохраняет общее название «застольных» (συμποσιακά). В самой композиции сборника это различие четко не отражено, и беседы того и другого рода перемежаются между собой «в соответствии с тем, как они приходили на память», по словам самого автора (II, вводное письмо). Естественно, однако, что связанные ассоциативно воспоминания первого рода оказались сосредоточенными преимущественно в начале сборника.

Именно в этой своей «застольственной» части «Застольные беседы» более всего наполнены определяющим для «Моралий» этическим содержанием. Такие собеседования, как «Должен ли хозяин дома указывать угощаемым их места за столом или предоставить выбор места им самим» (I 2), «Каким должен быть симпосиарх» (I 4), «Предпочтителен ли обычай древних подавать каждому из обедающих отдельную порцию или нынешний — подавать общее блюдо» (II 10), «О так называемых тенях» (VII 6), составляют в своих выводах основы этикета застольного общения.