Застывшая кровь

И надо бы что-то ответить, да только на ум ничего не приходит. Мне действительно значительно легче, уже хотя бы потому, что сомкнула бёдра и могу расслабить спину. Еловый запах от чёрного плаща Анвара щекочет нос, и я ловлю себя на том, что смотрю на его шею. Покрытую незалеченными ссадинами тёмную кожу и точку пульса — стучащую слишком часто для преувеличенно безучастного лица. Мне не должно хотеться приникнуть к ней губами. Но хочется — до зуда под рёбрами и сухости во рту. Спешно прикрываю веки, и руки обезоружено соскальзывают с крепких плеч. Это сильнее меня. Магия или наваждение, настоящее это притяжение или отголоски лживого дурмана, но оно словно прописано под кожей.

— Зато тебе неудобно, — лепечу я, и от следующего глубокого вдоха почти постоянно сопровождающий меня тошнотворный комок медленно тает в животе. Предательски начинает кружиться голова. — Места в седле почти не осталось.

— Не преувеличивай свои габариты, — весело поддевает Анвар, чуть теснее прижимаясь бедром к моей ягодице, от чего так приятно пульсирует внутри. Тепло, отчаянно нужное, долгожданное — манит, крутится в самом нагревающемся воздухе, но я упрямо не пускаю его глубже, не касаюсь голой кожи. И не позволяю себе положить гудящую голову на грудь Анвара, пусть так обоим было бы в разы комфортней. Не доверяю себе. Знаю, что моментально начну желать большего. Быть ближе и снова обжечься.

Если поддамся наваждению снова — это будет предательством памяти отца, заветов богини и всех канонов здравого смысла. Он — грязный еретик и убийца. Надо повторять себе это как можно чаще, особенно в моменты, когда во рту скапливается тягучая слюна при воспоминании о пряном вкусе этих узких губ.

— А ты прекрати зачаровывать мою лошадь. — Собрав крупицы самообладания, упрямо стреляю глазами в сторону Шитки, которой избавление от наездницы вернуло крепость шага.

— Она сама пойдёт за Цивалом. Неровно к нему дышит с той нашей первой прогулки.

Между нами искрит глупое, щекочущее затылок чувство, будто речь идёт совсем не о животных…

— Значит, она просто не знает, что ваши кони жрут таких как она, если те пали в дороге.

Тяжёлый вздох Анвара чудится укоризненным: он даже на миг отвлекается от слепого созерцания дороги и переводит жаркий взгляд на меня. Прямо на губы, линию скул, и лишь потом — глаза в глаза, ко всем духам перевернув сознание, забрав следующий осторожный вдох. Я знаю эту его манеру, это поглаживающее ощущение, мурашками перебирающее позвонки. Словно если бы у него были свободны руки, а не удерживали меня перед собой и не замыкались на поводьях — за взглядом последовали бы касания пальцев. Те самые, невесомые. Крылья ночной бабочки. Судорожно сглатываю, ожидая продолжения перепалки, но отчего-то Анвар не спешит мне доказывать непорочность своего любимца. Или свою собственную.

Может быть, он тоже слишком устал. Устал пререкаться со мной… По крайней мере, мне так и кажется, потому что он вновь смотрит на дорогу, молча продолжая путь. А я борюсь с собой совсем недолго, прежде чем слабость берёт верх, заставляя опереться на него полностью. Выходит чересчур близко, и тёплое ровное дыхание путается в моих волосах, всё ещё собранных в тугой пучок.

Здорово. Теперь я ненавижу себя ещё и за то, что по-прежнему хочу собственного мужа.

* * *

Отряд останавливается на ночлег на широкой, поросшей травой поляне, и люди Анвара умудряются развести из сыроватых веток большой костёр. Шатров всего три, причём самых скромных и лёгких, чтобы уместить на лошадях: трёхслойные полотна льняной ткани, которые раскидывают на шесты и закрепляют кольями. Предполагается, что это для королевской четы, Нэтлиана и женщин — я настояла, что кухарка Хола и Юника тоже должны получить каплю уединения, а не спать среди десятков мужчин. Для остального отряда сооружают навес, натянув ткань между наскоро вкопанными толстыми ветками осины. Возле огня никто не должен продрогнуть, всё же летние ночи не холодные, а дождь давно угомонился. Знаменосец, весь путь тащивший флаг — полотнище с гербом династии из голубых роз и барса — уже вовсю спит у костра в обнимку с древком.

Пшённая каша на воде, кусок хлеба и травяной чай — для армии ужин привычный, а вот мне с трудом удаётся убедить плечистую и немного угрюмую Холу, что никакого отдельного котелка для меня не нужно, как и особой еды. Всё равно от усталости и тошноты вряд ли смогу что-то съесть. Так что пока все бойцы бодро орудуют ложками, рассевшись кучками по поляне, беру только железную кружку с чаем и хлеб и ковыляю к Эдселю на негнущихся ногах. То, что последний небольшой отрезок пути ехала с Анваром, совсем не умаляет ноющей боли в спине.

— Подвинься, — кряхчу как старуха, добравшись до занявшего удобное брёвнышко в стороне ото всех Эда, и тот бросает опасливый взгляд на бойцов, которые следят за мной постоянно:

— Да я-то… А ты, в смысле вы…