Застывшая кровь

Узловатые пальцы, покрытые трупными пятнами, добираются до моей груди, монстр торжествующе смотрит на меня и разевает широкую пасть с двумя рядами острых, стремительно удлиняющихся клыков. Его когти впиваются в кожу прямо над сердцем, через ледяную, ошеломляющую боль добираются до самого органа и сдавливают его, грозя превратить в месиво. А я не способна ни кричать, ни стонать — лишь позволяю ему царапать себя изнутри, безвольно раскинув руки в стороны. Последний глоток воздуха растворяется в зловонном, могильном дыхании из пасти монстра.

И от самых его когтей стремительно разносится по телу плотная корка льда.

— Виола?! Ви, слышишь меня?! Проснись! — будто сквозь водяную преграду долетают обрывки слов, полный ужаса севший голос. А я всё ещё там, с монстром, сминающим сердце в кулак, с никуда не исчезнувшей болью и объявшим до самых костей холодом. Темнота… Кромешное ничто.

Пытаюсь идти на звук, прорваться в реальность, открыть глаза. Но моим желаниям не подчиняются даже веки, зато слёзы катятся к ушам капля за каплей. Мертва, мертва, мертва. Теперь я действительно мертва, баланс природы восстановлен… Богиня, как же больно, как выворачивает наизнанку скованные в полный паралич мышцы.

— Ну уж нет, — упрямое шипение совсем рядом, и за ним следует слабо отдавшее по щекам тепло. — Ты сегодня не умрёшь, ясно?! Дыши!

«Дурак», — так и прошептала бы, если бы могла разомкнуть губы. Поздно. Монстр уже достал до цели и запустил когти в плоть. Кошмары нашли путь в реальность. А спасительную магию мамы поглощает тот, кому она нужнее…

Тепло становится всё настойчивей, смутно угадываются очертания прижатых к моим щекам ладоней. Дополняются касанием губ, смазано скользнувших по лбу, чтобы затем уйти к внешним уголкам глаз, собрать солёную влагу. Мелкими покалываниями эти крупицы влитых сил расползаются по коже, будто брызги скатываются вниз живота и втягиваются жадным угольком. И он ещё тлеет — он не погас в мёртвом нутре, я это знаю.

— Моя глупая, упрямая… что ты делаешь с нами всеми…

Этот шёпот обезоруживает искренностью — он полон отчаянной тоски и нежности, и эта нежность потоком выливается в каждом новом прикосновении. В торопливом, поверхностном поцелуе застывших губ. Чувствую вкус табака и кардамона, запах еловой смолы. Вкусы надежды. Веки дрожат, и я наконец-то могу их приоткрыть, повинуясь новой волне тепла, такого нужного и правильного, возвращающего способность дышать.

— Ты здесь, — поймав мой растерянный, наверняка отражающий всю гамму давящей боли взгляд, Анвар облегчённо выдыхает, и я вижу через темноту ночи вспышку решимости в прозрачном водовороте его радужки.

Согласно моргаю — это всё, на что хватает сил — и новая слезинка мутит картину. Он напуган, это так очевидно и так невозможно странно. Всегда столь уверенный в себе, знающий всё наперёд маг, и вдруг — в ужасе. Неужели было бы так страшно, если бы я не проснулась этой ночью? Если бы монстр достал моё сердце из груди и сунул в зловонную пасть? Мысль не получается додумать, потому что покалывания от ладоней на моих щеках становятся сильнее, и в горло возвращается способность издавать звуки. Ломящая кости боль вынуждает тихо, безнадёжно простонать.

— Мы справимся. Потерпи, я с тобой, — в его словах вся уверенность мира, когда Анвар отрывает руки от меня, чтобы достать из-за пояса нож. Чётким движением он разрезает мою котту вместе с нательным, а затем расстёгивает свою рубаху — вернее было бы сказать, безжалостно разрывает с парой не выдержавших пуговиц.

А я могу думать только о том, чтобы тепло поскорей вернулось. Без него, исчезнувшего всего на миг, чёрная яма безвременья снова кажется ужасающе близкой, а тянущиеся ко мне оттуда когти — реальными. Так что, и, если бы могла шевелиться, не стала бы протестовать тому, как Анвар ложится рядом со мной, поворачивает меня набок и прижимает к себе, крепко до давления на рёбра. Моя грудь вжимается в его, дарящие жизнь руки жадно проникают под обрывки одежды и окутывают в спасительный кокон, и я прикрываю глаза, утопая в жаре твёрдых мышц, в этом чувстве защищённости. От них, от своих кошмаров. От боли, которая по кусочку освобождает конечности, будто уползающий в пещеру раненый зверь.