Застывшая кровь

— То есть вариант, что старушенцией будешь ты, даже не рассматривается? — с наконец-то прорезавшимся в тоне озорством наклоняет он набок голову, и я активно подхватываю правильную волну:

— Боюсь, мне до седых волос точно не дожить, если я буду каждому чудищу на пути раздавать свои прядки. Сначала Нэмике, теперь Мали-онна…

— Постой. Нэмике тоже просила волосы? — обрывает тихие смешки Анвар, и мне приходится повернуться к нему лицом с извиняющейся улыбкой:

— Тогда я сочла это причудой выжившей из ума ведьмы. Но вчера… начала слышать голос. Мне кажется, это голос мамы, она и правда всё ещё со мной, и её душа тоже…

Замолкаю, не представляя, как объяснить дальше и не показаться безумной, не пробудить в этих пронзительных глазах ещё больше тревоги. Слышать мертвецов однозначно не к добру, тут и к ведьмам ходить не надо. А уж то, что я теперь желанная добыча для духов, мечтающих попасть в безвременье — и подавно не те новости, которые стоило говорить в качестве утешения. Нервно сглатываю, обнимая свои озябшие плечи через блузу. Повисшее молчание совсем не кажется тяжёлым, оно скорее задумчивое. И заканчивается, когда Анвар вдруг придвигается чуть ближе и крепко обвивает рукой мою талию:

— Только не бойся, ладно? Что бы это ни было, мы во всём разберёмся. Начинаю думать, что ехать в Сахетию было не такой уж плохой идеей…

— Я и не боюсь умереть — всё равно не жила, — горько усмехнувшись, я непроизвольно пытаюсь прижаться к источаемому его телом теплу и фыркаю, резко отстранившись: — Ты мокрый!

— Не жила? Совсем-совсем, ни одного дня?

Преувеличенно невинный вопрос, ловя мой взгляд своим, сверкающим с хищным вызовом. И прежде чем удаётся придумать остроумный ответ, все мысли оставляют голову, а воздух толчком покидает грудь: рывком потянув меня на себя, Анвар без лишних слов вынуждает сесть на его бёдра, с лёгкой волнующей дрожью расположив ноги по бокам от влажного тела. От сгустившегося в воздухе напряжения невозможно даже моргнуть, глядя лишь в завораживающую бездну его глаз. Пугающе близко. Предельно нужно.

— Иногда можно и одну ночь прожить так, чтобы было не жалко умереть завтра. А можно впустую коптить небо десятки лет. Что ты выбираешь, Виола? — бархатистый соблазняющий шёпот в область шеи, окатывая жаром кожу. Прикрываю веки, чувствуя, как ускоряется ток крови, подчиняясь зову своего заклинателя. Положив ладони ему на плечи, собираю влажные капли, которые хочется соединить кончиком языка — просто проверить, понравится ли. Касаться. Таять. Услышать стоны и треск когтей. Хотя бы сегодня, пока течение Флифары сохранит тайну, а крутой берег и заросли никому не дадут нас увидеть.

— Тебя. Я выбираю тебя, сейчас. И столько, сколько нам отмерено.

Большего никому не нужно — притяжение и без того мутило рассудок последние несколько дней, и поддаться ему становится обоюдным облегчением. Позволить жадным терпким губам накрыть мои, безо всякой разбитой на осколки осторожности. Некогда латать старые раны, когда мир вокруг норовит причинить новые — можно только отдаться во власть глубокого, немного грубого поцелуя, от которого нестерпимо приятно тянет под рёбрами. Сама вжимаюсь грудью в мокрый торс, немея от пульсирующего в венах нарастающего жара. Анвар чуть ослабляет нажим, игриво прикусывает мою нижнюю губу, а затем впивается ещё требовательнее, лаская своим языком мой и едва не сорвав нетерпеливое скуление. Его руки обжигают даже через стремительно промокающую ткань, но едва наглая ладонь пробирается под блузу, по-хозяйски оглаживает талию — вдоль позвонков взлетают мурашки.

Восторг. Вдохновляющая окрылённость, нечто абсолютно новое среди уже испытанного раньше. Не чувствую собственного веса, когда ёрзаю на его бёдрах, намеренно распаляя желание. Пальцы соскальзывают вдоль его спины, прочерчивая царапины, и Анвар вздрагивает, прерывисто выдыхает в ответ. Острая пряность из глубин песков. Гибкий сервал в ночной тьме. Мой тёмный колдун сейчас в моей власти куда больше, чем в любых оковах, и это отзывается торжествующим боем сердца. Разорвав сплетение уст, я нетерпеливо выцеловываю его шею, мягко втягиваю в себя кожу, пропитываясь солоноватостью вкуса.

Ответом служит приглушённый, сиплый рык, и пальцы Анвара пробираются выше, рассыпая за собой острые искры оглушающего магического тепла — будто выплёскивающиеся из переполненного котла кипящие капли. И стоит ему обхватить ладонью полушарие груди, неспешно и будто дразняще смять его, как я теряю следующий вдох, выгибаясь навстречу. Как же давит, ноет, молит о ласках всё тело, отзываясь на вибрацию между нами…

— Ох…

— Ты стала чувствительнее, — довольно тянет Анвар, уже прокладывая губами влажный путь к моему уху. — Как же я скучал по твоим стонам. По тому, как ты отдаёшься мне, такая отчаянная, пылкая, узкая… моя.