Мужчина не способен устроить ни одной подлинной социальной революции, поскольку все мужчины на вершине горы блюдут статус-кво, а все мужчины у подножья хотят на вершину. «Бунтарь» мужского рода — фарс; у нас мужское «общество», созданное мужчиной для удовлетворения мужских потребностей. Но нет ему удовлетворения, поскольку на удовлетворение он не способен. В конечном счете, бунтует он только против того, что он мужчина. Мужчина меняется, лишь когда его к этому вынуждают технологии, когда нет выбора, когда «общество» достигает того предела, за которым он должен измениться или умереть. Мы достигли этого предела; если женщины срочно не поднимут зады, возможно, умереть предстоит нам всем.
Мужчина настолько поглощен собой, настолько не постигает окружающее, что «разговор» его, если не посвящен ему самому, превращается в монотонный бубнеж, начисто лишенный ценности. «Интеллектуальная беседа» самца — это зажатая, натужная попытка произвести впечатление на самку.
Папочкина Дочурка, пассивная, обучаемая, обуянная уважением и трепетом, позволяет мужчине навешивать ей на уши пресную лапшу. Ей это не очень трудно, поскольку из-за внушенных Папочкой скованности и страха, нервности, неуверенности и сомнений, непонимания собственных чувств и ощущений впечатления ее поверхностны, и она не в состоянии понять, что мужской треп есть чистый треп; подобно эстету, что «ценит» фуфло с табличкой «Великое Искусство», она считает, что кайфует от того, что скучно до смерти. Она не только покорно выслушивает мужскую болтовню, но даже подстраивает под нее свои «реплики».
Натасканная с детства быть приличной, воспитанной и «достойной», она подыгрывает мужскому стремлению скрыть животные инстинкты и послушно упрощает свой разговор до уровня светской беседы, любезного и безвкусного избегания любых тем, помимо совершенно банальных, или, если она «образована», — до уровня «интеллектуальной» дискуссии, то есть безличного обсуждения бессмысленных абстракций, типа Валового Национального Продукта, Общего Рынка, влияния Рембо на изобразительное искусство символистов. Она подыгрывает так умело, что это в конце концов становится ее второй натурой, и она продолжает подыгрывать даже в сугубо женском обществе.
Кроме того, ее «разговоры» сильно ограничивает страх высказать необычные, оригинальные мнения; из-за неуверенности в себе она поглощена собой, и потому разговор с нею лишен приятности. Порядочность, вежливость, «достоинство», неуверенность, самопоглощенность вряд ли способствуют глубине и остроумию, потребным для нормального разговора. Такой разговор совсем лишен нерва, так как только уверенные в себе, надменные, открытые, гордые, волевые женщины способны на глубокий, циничный, остроумный разговор.
Мужчины презирают себя, других мужчин, хоть как-то замеченных и не сочтенных женщинами (например, «симпатичных» психоаналитиков и «Великих Художников») или посланниками Божьими, и всех женщин, которые уважают их и им подыгрывают; неуверенные в себе, ищущие одобрения, угодливые муженщины презирают себя и себе подобных женщин; уверенные в себе, раскованные, авантюрные женские женщины презирают мужчин и подмахивающих муженщин. Короче, основной принцип нынешних отношений — презрение.
Любовь — это не зависимость или секс, а дружба, и, следовательно, любовь двух мужчин невозможна, как невозможна любовь мужчины и женщины или двух женщин, одна из которых или обе — пустоголовые, беспомощные, неуверенные угодливые муженщины; как и разговор, любовь возможна только между двумя самостоятельными, отвязными, заводными, кайфовыми женскими женщинами, ибо основа дружбы — уважение, а не презрение.
Даже между кайфовыми взрослыми женщинами редко завязывается глубокая дружба, потому что почти все они либо связаны с каким-нибудь мужчиной из соображений экономического выживания, либо пробивают себе дорогу в джунглях, стараясь не утонуть в окружающей аморфной массе. Любовь не зацветет в обществе, основанном на деньгах и бессмысленном труде; она требует полной экономической и личной свободы, досуга и возможности погрузиться в глубокую, всепоглощающую, эмоционально удовлетворительную деятельность, которая, если делить ее с той, кого уважаешь, приводит к настоящей дружбе. Наше «общество» практически не предоставляет шансов для такого времяпрепровождения.
Отняв у мира разговор, дружбу, любовь, мужской род предлагает нам следующие жалкие суррогаты:
Мужчина «от искусства» пытается разрешить проблему своей неспособности жить и неспособности быть женщиной, конструируя совершенно искусственный мир, в котором мужской пол героизируется, то есть демонстрирует женские качества, а женский низведен до крайне ограниченных, скучных, подчиненных ролей, то есть до уровня мужчины.