ЗАТЕМ

— Разумеется, — оговорился Хираока, — я не льстил и не выслуживался.

— Я понимаю, — с серьёзным видом ответил Дайскэ.

Управляющий очень заботился о будущем Хираоки. «Скоро подойдёт моя очередь вернуться в главную контору, возьму тебя с собой», — сказал он как-то полушутливым тоном. Постепенно Хираока освоился с делом, стал пользоваться доверием, обзавёлся знакомствами, и для занятий у него уже не оставалось времени, они мешали работе.

— Я сблизился с одним из моих подчинённых, неким Сэки, и во многом советовался с ним, как управляющий со мной, — рассказывал Хираока. — И вдруг этот Сэки связался с гейшей и совершил растрату. Судя по обстоятельствам, это грозило неприятностями управляющему, — тогда я решил взять вину на себя и подал в отставку.

Вот в общих чертах всё, что рассказал Хираока. Но Дайскэ почему-то казалось, будто это управляющий заставил Хираоку принять такое решение, убедил его в том, что оно неизбежно. Такой вывод можно было сделать хотя бы из последней фразы Хираоки: «Чем выше по положению служащий фирмы, тем он изворотливее. Жаль мне таких, как Сэки, которых за первую же провинность увольняют».

— Выходит, управляющий — самый главный ловкач, да? — спросил Дайскэ.

— Возможно, — уклончиво ответил Хираока.

— А как решился вопрос с растраченными деньгами?

— Я внёс. Там не было и тысячи иен.

— Здорово! Ты, я вижу, тоже ловкач.

Хираока поморщился и пристально посмотрел на Дайскэ.

— Допустим. Но я ведь истратил все свои деньги, сейчас даже жить не на что. А чтобы внести за Сэки, я занял.

— Вот как? — невозмутимо заметил Дайскэ своим обычным ровным тоном, которому, казалось, была присуща своеобразная округлённость.

— Занял у управляющего и покрыл недостачу.

— Почему же ты, а не Сэки или как там его?

Хираока ничего не сказал. Дайскэ не стал допытываться. Некоторое время они молча шли рядом. Дайскэ не сомневался, что какие-то подробности Хираока утаил от него. Но выспрашивать неловко. Кроме того, как истый горожанин он не мог позволить себе подобного любопытства. Дитя Японии двадцатого века, Дайскэ, хотя ему не было и тридцати, успел проникнуться идеей nil admirari[2]. Он не деревенский простак, чтобы удивляться человеческим порокам. Ему не щекочут нервы всякие пошлые тайны. Его нервы настолько истрёпаны, что не воспринимают даже приятных ощущений.

Вот как далеко вперёд ушёл Дайскэ в своём особом мире, не имеющем почти ничего общего с миром Хираоки, хотя, к несчастью, во все времена и эпохи оборотной стороной прогресса является регресс. Но Хираока ничего этого не знал. Он, вероятно, считал Дайскэ таким же наивным, каким тот был три года назад. Обнажить перед этим мальчишкой свои слабые стороны всё равно, что напугать барышню, кинув в неё из озорства конским помётом. Чем сболтнуть лишнее и тем вызвать к себе неприязнь, куда безопаснее молчать… — так представлял себе Дайскэ ход мыслей Хираоки, и молчание друга казалось ему до нелепого смешным. Теперь уже Дайскэ смотрел на Хираоку как на мальчишку, и не просто мальчишку, а малого ребёнка. Но свои мысли каждый держал при себе и ни словом о них не обмолвился, когда разговор возобновился.

— Что же ты собираешься делать?

— Гм…

— Лучше не менять профессию, ведь всё же накопился опыт…

— Гм… Всё зависит от обстоятельств. Я, честно говоря, собирался потолковать с тобой по душам, посоветоваться… Может, в фирме твоего брата найдётся для меня место?

— Гм… Попробую что-нибудь устроить… Я как раз собираюсь в ближайшие дни домой, по делу. Не знаю только, что из этого получится…

— Если ничего не получится, попробую устроиться в какую-нибудь газету, не знаю…

— Что же, это неплохо.

Они снова вышли на улицу, по которой ходил трамвай. Некоторое время Хираока созерцал дугу шедшего навстречу трамвая, потом вдруг заявил, что этим трамваем уедет сейчас домой. «Ага», — произнёс Дайскэ и не стал удерживать Хираоку. Но расстались они не сразу. Вместе дошли до трамвайной остановки, и тут Дайскэ спросил:

— Как поживает Митиё-сан?

— Спасибо, по-прежнему. Передавала тебе привет. Хотел взять её с собой, но у неё голова разболелась, видимо, укачало в поезде, пришлось оставить её в гостинице.

Подошёл трамвай, Хираока заторопился, но Дайскэ остановил его: трамвай был совсем другой, не тот, что нужен Хираоке.

— Ребёнка жаль, — сказал Дайскэ.

— Да, бедняжка. Спасибо тебе за участие. Лучше бы не родился, чем потом умереть.

— А ещё дети будут?

— Вряд ли. Здоровье не позволяет.

— Может, это и к лучшему, особенно при таких жизненных встрясках.

— Пожалуй, ты прав. А холостяку, вроде тебя, например, живётся ещё легче.

— Вернись к холостяцкой жизни.

— Ты всё шутишь… А вот жена за тебя беспокоится: женился, думает, или не женился.

Подошёл трамвай.

3

Току Нагаи, отцу Дайскэ, во времена Реставрации[3] довелось участвовать в боях, но по сей день это был крепкий бодрый старик. Оставив государственную службу, он занялся коммерческой деятельностью, сколотил капиталец и за полтора десятка лет превратился в довольно состоятельного человека.