– Черт ней, с картой, – буркнула я, с трудом сдержав рвотный позыв. Меня тошнило и трясло мелкой дрожью. Хотя за болью в плече эти недомогания были не столь заметны. – Я ее всё равно бы отдала. А как они влезли в телефон? Он же был заблокирован.
– Палец прижали, – пояснил Додсон. – И по блютусу скинули, если я правильно понял.
– Хорошо, что бандиты теперь технически продвинутые. – Я пыталась хоть как-то отвлечься от ощущения, что кто-то забыл во мне раскаленный штырь. – Могли бы забрать телефон и палец отрезать.
– Телефон не реагирует на мертвый палец135
, – успокоил меня Эндрю и завязал бинт, сделанный из чистой рубашки.Американец помог мне сесть. Я уложила руку на живот перед собой и покачивалась вперед-назад.
– Слава богу. Палец мне нужен. – Пересохшие губы слушались плохо. – Есть что-нибудь попить? Желательно сладкого, насколько я помню. При кровопотере. И в рюкзаке у меня таблетки есть.
– Нельзя заниматься самолечением, – сообщил мне Додсон.
– Нельзя, – согласилась я. – Но нужно. C открытой раной, без антибиотиков и противовоспалительного, я здесь сдохну раньше, чем до врача доберусь.
– Будем надеться на милость Божью, – возразил Додсон.
– По его милости у меня с собой всё, что нужно. Не будем его гневить, – ответила я.
Таблетка начала действовать минут через пятнадцать. Боль стала глохнуть. В котелке, непонятно зачем, но очень кстати оставленном нашими проводниками, закипела вода. Я выпила горячего чая и нашла в себе силы убедить американца перебинтовать меня заново. Теперь – с раскрошенной на рану таблеткой. Поместив руку в перевязь, я чувствовала себя практически человеком. В смысле, желания лезть от боли на стены уже не было. Лишь слегка хотелось выть.
Я огляделась.
Нашествие бандитов на наш лагерь фатальным назвать было нельзя. Палатки на лоскуты не порезали, походную печку не разломали, бутылки с водой не проткнули. В общем, обошлось без вандализма. Единственное, что пострадало всерьез, – шкатулка с папиным наследством. Его любимый кубок за греблю был растоптан чьим-то кривым копытом.
На глаза набежала слеза. Прости, папа. Я опять не оправдала твоих надежд. Не смогла защитить то, что ты считал самым ценным, от грязных лап. Я наклонилась, чтобы поднять осколки.
И застыла.
Из-под пластиковой позолоты кубка проглядывала настоящая. Я сдвинула обломок и с трудом сдержала смех. Вот же папа, вот шутник! В галстук он спрятал карту. А в кубок – странный иезуитский крест вроде того, который я видела на брате Августине.
Эндрю неверно истолковал мой смешок.
– Вам плохо? – поднялся он со стульчика.
– Нет. Смотрите, что я обнаружила.
Он подошел. Посмотрел. И изменился в лице. Додсон опустился на колени у моей руки и истово перекрестился.
– Эта вещь так важна для вас? – спросила я, потрясенная реакцией весьма уравновешенного человека.
– Вы действительно не знаете, что это такое? – спросил Эндрю, не отрывая жадного взгляда от крестика.
_________________________________
135 -
Глава 57. Келли
– Клянусь, я впервые его вижу, – искренне ответила я и тут же поправилась. – Вживую.
– Я понимаю, что ваш отец запретил вам об этом говорить… Можно, я возьму?… – Он поднял на меня взгляд.
Я кивнула.
Он бережно взял крест кончиками пальцев обеих рук.
– … Но теперь его нет, – продолжал Додсон. – Вы можете быть честны.
– Да я честна! – я слишком резко дернулась и зашипела от вспышки боли в плече.
– Тогда откуда вы знаете, как он выглядит, и историю брата Августина? – Эндрю вцепился в меня взглядом, как американский бультерьер – в кость. Берцовую. Вору.
– Вы хотите сказать, что такой человек действительно существовал?
Это никак не укладывалось у меня в голове.
– Ладно. В конце концов, вы действительно можете не знать, кто он, – как-то успокоился Эндрю. – Можно, я его пока подержу?
Я хотела пожать по привычке плечами, но вовремя сообразила, что это плохая затея. Поэтому просто кивнула. Крест был довольно крупным для нагрудного, но умещался в мужской ладони. Додсон осторожно сжал его в кулак, будто внутри находился живой жучок.
– А кто он? – заинтересовалась я.
Не каждый день выясняешь, что тебе снится реальный человек. В смысле, реальный человек, который жил несколько сот лет назад, и которого ты в глаза не видела. И в уши не слышала.