Затерянный исток

– В древнейших записях читала я о затерянных в джунглях дворцах с захороненными правителями в масках. Они любили вызывать транс, но он был примитивен. Жрецы обманывали их, что это лучший способ. У правителей были галлюцинации от недосыпа, но им не открывалась истина. Тем правителям можно даже позавидовать – перед ними все было ново, все было чистым листом. Мы думаем, что узнаем достаточно много, чтобы чувствовать себя уверенно, но это не так. С развитием мы утрачиваем сакральные знания, восхищение жизнью, страх перед ее тайнами. Разум вытесняет дух…

Амина покладисто слушала, с трудом воспринимая эти наслоения разом.

– В древних текстах читала я и о жрице, которая как-то вошла в транс до такой степени, что узрела истину. Она вышла из транса, не шевелилась и только больными изумленными глазами смотрела в свод храма. Ее пытались кормить, но она не ела и не пила, просто лежала и иногда что-то бормотала. Потом она умерла от недостатка воды.

Лахама саркастически рассмеялась.

– Правда в том, что сказание это выдумали те, кто не имел представления о поведанном. Истине не нужны наши физические жертвы, голод и сдирание с себя кожи. Ее не узнать, не поразиться и не сгинуть от открытого, поскольку она настолько многогранна, что впитывает в себя каждое проявление сознания. Поэтому познать ее невозможно, раз она пополняется мыслями и чаяниями каждого живого существа, расширяясь с каждым циклом. Мы можем лишь пройти свой путь до конца и попытаться узреть как можно больше.

Амина посмотрела на Лахаму и внезапной вспышкой поняла, что так настораживало ее в Верховной жрице, но что не в силах было раньше облечься в осязаемую констатацию. Страх народной дерзости и предполагаемых богов, которые – кто знает – быть может, все же накажут, усложнял задачу Лахамы подчинять себе. За благородством ее отношения к себе подобным пряталось пренебрежение и враждебность ко всему прочему, не столь созидательному и утонченному. Скребущее омерзение от этой не бросающейся в глаза надменности не рассеивалось в Амине как раз потому, что она и в себе черпала такую же за своей любовью к вершинам человеческих проявлений. И начинало ей казаться, что добряками нарекают лишь тех, кого плохо разглядели или кто слишком часто молчит.

– Еще мы можем любить… Дружить.

– Любовь к человеку – лишь отголосок любви к существованию в целом, – благодушно отозвалась Лахама, а Амина испытала раздражение, зачем все так упрощать? Отчего хоть раз не признать простые человеческие удовольствия?

– Бесконечное познание – не просто ключ к тайнам мира, но и к собственному прозрению. Чтобы не казались тебе отношения между людьми такими уж чудными. Лишь познав законы природы, можно понять, как она функционирует, что все вплоть до последнего камня – живое, настоящее и в то же время иллюзорное, прекрасное, и пойти дальше в раскрытии собственной души, связываясь со всем сущим без дурмана исключительности человека в этой продуманной цепи… И понять в конце, что все это было неважно точно так же, как и судьба торговца на базаре, оттяпывающего куски от свежей рыбы ранним утром… Что твоя и моя жизни значили бы ровно столько же, если бы мы сейчас обрабатывали землю или вовсе умерли.

13

– Все только и талдычат, кто будет следующим правителем, если Галла потерпит крах. Мне это осточертело!

Озвучив это, Арвиум насупился и провел большим пальцем по губам. Амина сидела на полу и вовсе не просила его вторгаться в свою обитель. Впрочем, их поразительное игнорирование друг друга в течение стольких лет начало доставлять ей дискомфорт смутными догадками, что она теряет что-то, держа людей на почтительном от себя расстоянии. Темнота зала будто усиливала неприступность этого колосса, завороженно играя тенями на четких линиях его подбородка.

– Как мне наскучило все это! – продолжал Арвиум, не наткнувшись на завороженность собеседницы. – Я вижу лишь мужчин, застопоренных в однообразной работе и женщин, отрицающих свое предначертание вмешательством в свою природу.

– Каким же образом? – бойко отозвалась Амина, и Арвиум почувствовал прилив сил от назревающей схватки, которую она незримо бросила ему под ноги. Амину раздражал последний вздор Лахамы, который та вываливала на ученицу, даже не пытаясь придать ему удобоваримую форму. И раздражение это она без зазрений совести направила на Арвиума, неизменно вызывающего в людях сильнейший эмоциональный отклик.

– Выдумывая средства, препятствующие рождению детей. Сословие рожениц – это ваша лазейка, которую вы придумали, чтобы самим прозябать в безделье. В Сиппаре каждая обязана стать матерью и заниматься только домом.

Амина почувствовала смутную паутину отторжения.

– Тогда мы просто занимаемся тем же, что и мужчины, – недобро ухмыльнулась она, – но вы боитесь, что мы вас подвинем. Почти у всех женщин сегодня есть занятие, приносящее им доход. Попробовав свободы, мало кто решается вернуться в рабство и дрожать от каждого окрика отца или мужа.

– Ты материнство называешь рабством?

Одержимость Амины идеями постепенно развязывала ей рот.