Затерянный исток

Амина молчала, но ее убежденности Арвиум не поколебал. Ей осточертели тучей надвигающиеся ограничения из Сиппара, которые приходили оттуда устными сказаниями и расшитыми платками, которые охотно приобретали знатные женщины Уммы, не понимая, что именно они означают. Осознание, что и на нее пытаются прорасти чужие сдерживания, не вязалось с ослепляющим выходом из отрочества и объемной радостью от непонимания возведенных другими стен.

– Они более благостно живут. Они счастливы.

– Почем тебе знать? Ты каждого спросил? Да и кто тебе ответит честно? Залепил себе глаза и удовлетворенно вздохнул над сплетенной картиной! Не верю я, что ты печешься о благе окружающих, особенно в высокопарных выражениях…

– А ты что предлагаешь? Сидеть и смотреть? Для тебя только ты в мире.

– Может быть, так и есть для каждого человека на самом деле. Он и остальной мир.

– А для меня остальной мир – это его переделка.

– А что ты сотворил на благо? Кроме того, что рубил головы направо и налево. Головы, которые осуждаемые тобой женщины тяжело выродили, а потом отринули свои «исконные роли», насмотревшись на таких, как ты, разглагольствующих вместо помощи.

14

Так редко видел Арвиум Амину с момента ее погружения в премудрости пути жрицы, что теперь смотрел на нее, словно обновленную, с неясным налетом чужеродной мимики и жестов. Неуловимая, она сумела отгородиться от него стеной и при этом проникнуть куда-то в самую сердцевину.

Арвиум свирепо заходил по зале, поддерживаемой колоннами. Прежде его умиляло, как резко она разговаривает с ним. Но теперь, ржаво вкрадываясь в глотку, закралась догадка, что она не всегда лукавит или преломляет свои домыслы. Роскошь искренности позволяли себе далеко не все даже среди мужчин, предпочитая ускальзывать в белозубой хитрость.

Амина будто подпитывалась его растравленностью. Вчера он отпраздновал свадьбу с Хатаниш, с трудом выдержавшей долгую церемонию. Отчего они столько тянули?..

– Лидером ты хотел быть всегда, только вот зачем? Ты счастья всем все равно не принесешь, да своими действиями и не пытаешься это сделать. Что для вас власть, если не статус и не ощущение своей избранности? Себялюбие. Ты желаешь менять чужие жизни к лучшему… Лучшему для кого? Почем тебе знать, что лучше?

Арвиум не без отравленного удовольствия наблюдал за метанием ее идей, на легкое безумие ее земной ипостаси и детскую порывистость суждений человека, который не сталкивался с жестким отпором и подлинной запутанностью настоящего выбора.

– А людям, которые живут в слепоте, которые своих детей закапывают в песок, чтобы не кормить, лучше знать? Или твоей Лахаме, которая умеет только прелюбодействовать с юношами?

– Прелюбодействовать… Что это за слово?

Арвиум расхохотался.

– Вот для чего вам духовные лидеры.

– Нам духовные лидеры не нужны, нам нужна свобода.

– Свобода нужна только дикарям. Человеку же нужны…

– Кандалы?! – процедила Амина.

– Ориентиры.

– На тебя, разумеется.

– Жрицы упиваются своей близостью к природе, но сами застряли в скотстве вседозволенности.

– Мы просто живем. А ты, никого не спрашивая, хочешь перескочить… Удивляясь и завидуя нашей полноте.

– Чем больше людей, тем больше для них нужно правил. Иначе настанет скотный двор.

– Это бесчеловечно.

– История жаждет перемен. И если никто не осмеливается… Придется кому-то начать.

Глаза Амины с горечью сузились.

– Вот ты и перечеркнул все. Ты просто строишь мир под себя и для себя.

– Понимай, как знаешь.

Он упивался ее недоступностью, но это только провоцировало на беспрепятственное получение желаемого. Арвиума не остановили высокие идеалы, не зародилось уважение, которое он, судя по увиденному в Сиппаре, должен был питать к ее чистоте. Ничего не изменилось со времен, когда он покупал местных женщин в походах. За набором необходимых Амине черт он не желал разглядывать самобытность, хоть и вполне наслаждался ей.

Будто нависая над ней, он продолжил:

– Не возьму в толк, к чему нам эти излишки, эти дворцы и украшения из металлов.

– Каждый, и ты в числе первых, хочет жить в стенах, которые защитят от диких кабанов. И позвать лекаря, если заболит брюхо.

– Земля нам дает достаточно.

– А во время засух она тоже достаточно дает? И во время воин, когда и свои и чужие выносят ячмень из погребов?

Арвиума продолжали околдовывать ветер этого препирательства, всклокоченный вид Амины и подспудная обида на что-то, чего он не в силах был разобрать.

– Не могу понять, почему любое мое слово вызывает в тебе такую бурю. Переизбыток приводит к накоплению, а накопление – к роскоши.

– Только вот переизбытка добились те, кто изначально пытался что-то заполучить. Без неудовлетворенности и стремления ввысь мы бы никогда не обрели разум.

– Тебе ли что-то говорить, закормленная белоручка. Ты уже сама себе противоречишь. Что же ты хотела заполучить?