— Что касается смеха, — сказал Челленджер, — прошу вас принять во внимание, что я, как и вы, был подвержен стимулирующему воздействию эфирного яда. Что же до ужаса, который вселяет массовая смерть людей, я бы хотел уверить вас, что все это несколько преувеличено. Если бы вас отправили в море одного, в неизвестном направлении, на открытой лодке, у вас замирало бы сердце. Изоляция и неопределенность угнетали бы вас. Но если бы вы путешествовали на крепком корабле, где с вами были бы все ваши друзья и близкие, вы почувствовали бы, что какой бы неопределенной ни была цель вашего путешествия, у вас, по крайней мере, есть с окружающими нечто общее, что будет объединять вас до самого конца. На мой взгляд, смерть в одиночестве ужасна, но всеобщая смерть, особенно если она безболезненна, не так уж и страшна. Я скорее могу согласиться с человеком, который считает, что самое ужасное — это пережить все великое, ценное и значительное.
— Что же вы предлагаете? — спросил Саммерли, на этот раз кивая в знак согласия со своим ученым коллегой.
— Я предлагаю пообедать, — сказал Челленджер, поскольку в этот момент как раз раздался гонг, приглашающий к столу. — Наша кухарка делает потрясающий омлет, с которым могут сравниться только котлеты ее же приготовления. Будем надеяться, что никакие космические изменения не повлияли на ее великолепные кулинарные способности. К тому же нам необходимо совместными усилиями уничтожить мой мозель-шварцбергер девяносто шестого года, в противном случае это чудесное вино великолепного урожая будет утрачено понапрасну. — Он тяжело поднялся со стола, на котором сидел все это время, оглашая участь планеты. — Пойдемте, — сказал Челленджер. — Если времени осталось мало, то тем более мы должны потратить его, предаваясь благоразумным удовольствиям.
И это действительно был очень веселый обед. Правда и то, что мы не могли забыть об ужасе сложившейся ситуации. Ощущение значимости происходящего не покидало нас и сдерживало наши мысли. Конечно, тот, кто никогда не смотрел смерти в глаза, может сильно бояться ее. Однако все мы во время нашего знаменательного путешествия уже привыкли к ее постоянному присутствию. Что же касается миссис Челленджер, то она полностью полагалась на своего сильного мужа и была согласна идти за ним, куда бы он ее ни повел. Наше будущее определяла судьба, настоящее же принадлежало только нам. Мы проводили его в приятной компании и в прекрасном настроении. Наши мысли, как я уже говорил, были удивительно ясными. Во время беседы даже мне иногда удавалось блеснуть. Что до Челленджера, то он был просто великолепен! Никогда еще я не осознавал так ясно истинное величие этого человека, размах и силу его мысли. Саммерли раззадоривал его хором критических высказываний, тогда как мы с лордом Джоном от души смеялись над этой полемикой, а миссис Челленджер, положив руку супругу на плечо, контролировала гнев философа. Жизнь, смерть, рок и человеческая судьба — таковы были главные темы того незабываемого часа, усугублявшегося тем, что во время еды странные и неожиданные вспышки возбуждения моего ума и дрожь в руках и ногах свидетельствовали о том, что невидимая волна смерти медленно и мягко захлестывает нас. Вдруг я заметил, как лорд Джон закрыл глаза руками, а Саммерли на мгновение откинулся на спинку стула. Каждое наше дыхание было под властью неведомой силы. И все же мысли наши были полны радости и спокойствия. Вошел Остин, положил на стол сигареты и уже собирался уходить.
— Остин! — позвал его хозяин.
— Да, сэр.
— Благодарю вас за верную службу. — На грубом лице слуги появилась робкая улыбка.
— Я выполнял свой долг, сэр.
— Остин, я думаю, сегодня настанет конец света.
— Да, сэр. А в котором часу?
— Точно сказать не могу, Остин. Но еще до наступления вечера.
— Очень хорошо, сэр.
Молчаливый Остин откланялся и вышел. Челленджер закурил сигарету и, пододвигая свой стул ближе к стулу супруги, взял ее за руку.
— Дорогая, ты знаешь, как обстоят дела, — сказал он. — Я рассказал об этом и нашим друзьям. Ты же не боишься, правда?
— Больно не будет, Джордж?
— Не больнее действия веселящего газа у стоматолога. Каждый раз, когда тебе делали это, ты практически умирала.
— Но ощущения были приятными.