Затянутый узел

— Мы упустили из виду человека, который снял с Котэ Долидзе часы и ботинки. Он мог взять и деньги.

— Вы считаете, что мотив преступления не деньги?

— Может быть. Надо искать этого типа, «чистильщика».

— Ищите. Он во всех случаях нам нужен.

— Легко сказать «ищите».

Абулава снова закурил. Мысленно я вернулся к семье Долидзе. Братья вызывали у меня негодование. Сколько времени мы потеряли из-за их умолчания! Старший вряд ли изменил бы показания. А Георгий? Он отличался от Важи разве что неопытностью… Вот его и надо было допросить прежде всего.

…Директор ресторана Сирадзе так и не вернулся из района. Мысль о том, что он сбежал вместе с Ворониной, возникла сама собой, независимо от хода моих рассуждений.

Спал я плохо. Поднявшись утром, разбитый и злой, я отправился на телефонную станцию, чтобы проверить, не разговаривала ли Вера Васильевна перед внезапным отъездом с каким-либо городом, и позвонить в Москву.

Телефонистка сказала, что на номер Ворониной в гостинице никаких вызовов и заказов не было в течение всей недели. Я попросил проверить предыдущую неделю. Она нашла два счета на разговоры с Москвой. Первый разговор состоялся второго октября, второй — седьмого. Второго октября Воронина приехала в Натли. Очевидно, она кому-то сообщила, что прибыла на место отдыха благополучно. Разговор был трехминутный. Седьмого она разговаривала пять минут.

С Петровкой соединили на удивление быстро.

Телефонистка тактично удалилась.

…В военкомате мне сказали, что ответ на запрос получен. Честно говоря, я не ожидал этого. Обычно на такого рода ответы уходят недели. «Не числится», — говорилось в телефонограмме. Долидзе не был контужен и не был ранен в легкое. Справка принадлежала другому человеку, фамилию которого Долидзе вытравил, — очевидно, хлоркой. Сотрудники архива передали документ специалистам для дальнейшей экспертизы.

Военный комиссар был расстроен.

— Кража орденов и медалей не новость. Но украсть ранение? За тридцать пять лет службы в армии впервые сталкиваюсь с этим. Подлец! Ах, какой подлец! А я уважал его. Мы все его уважали.

— У него почти на все награды фронтового периода временные удостоверения. Почему он не обменял их на постоянные?

— Все некогда ему было. В военкомат за все годы ни разу не зашел. А вы спрашиваете меня, почему он не обменял удостоверение.

Отправив новый запрос в архив Министерства обороны СССР, я поблагодарил подполковника за содействие и оставил ему номера телефонов, по которым он мог связаться со мной.

В коридоре горотдела я встретил Бадридзе. Он был в плохом настроении.

— Не выспались? — спросил я, решив, что он так же, как я, провел тревожную ночь.

— Все вместе — не выспался и получил очередной выговор.

— За что?

— За то, что следствие не продвигается.

— Имеется в виду причастность Багиряна к убийству?

Бадридзе отвел взгляд. По-моему, он не верил в идею, что убийца — Багирян.

— Идемте, ознакомлю с материалами, которые мы получили в ваше отсутствие, — предложил я.

В дверь изолятора забарабанили.

— Багирян. Требует, чтобы его отправили на какую-нибудь работу, — сказал Бадридзе.

— Так отправьте.

— Нет у нас никакой работы.

— Пусть подметает улицы. Каково ему сидеть в изоляторе четверо суток!

— Без Заридзе я не могу…

— Где он?

— В Тбилиси.

— Будьте милосердным.

Бадридзе тяжко вздохнул, вызвал сержанта Гегечкори и велел вывести Багиряна подметать улицу.

Телефон Сирадзе не отвечал.

Заперев документы в сейф, я отправился в ресторан.

На улице Саркис Багирян под наблюдением сержанта подметал тротуар.

В ресторане я поднялся по деревянной лестнице на второй этаж. Дверь кабинета директора была заперта.

Спустившись в кухню, где повар разделывал тушу барана, я нашел Галактиона. Он жарил яичницу.

— Константин Григорьевич вернулся, Галактион?

— Бреется в парикмахерской, — ответил он.

У меня отлегло от сердца.

— Где Вера Васильевна? — спросил я, дождавшись Сирадзе у парикмахерской.

— Уехала. — Он направился к своему кабинету. — Прошу ко мне.

Я последовал за ним.

— Вы ждете от меня объяснений, — сказал он в кабинете. — Хорошо. — Он протянул мне записку. — Это очень личное, но прочтите.

Записка была короткой:

«Не могу больше. Уезжаю. Вера».

— Вера Васильевна и раньше уезжала так внезапно? — спросил я.

— Нет, раньше не случалось такого. Видно, нервы сдали.

— Может быть, что-то подтолкнуло ее к отъезду?

— Все может быть. Может быть, даже что-нибудь выкинула моя жена. От нее можно ожидать любой пакости.

— Простите за нескромность, но вы сами довели ее до этого.

— Разве я виню ее?! Я один виноват во всем, виноват перед ней, перед Верой. Извечная история — долг, любовь… Вам, наверно, смешно слышать из моих уст слово «любовь».

— Почему же?

— В мои годы можно позволить себе быть циником. Но я до сих пор считаю, что жить без любви невозможно.

— Но и без чувства долга тоже.