Затянутый узел

— Долидзе ушел часа в четыре. До семи я оставался в больнице. Потом уехал домой, поужинал и до одиннадцати читал. Когда я входил в гостиницу, часы над дверью показывали восемнадцать минут двенадцатого. Поднялся в седьмой номер. Сирадзе был уже там. Сидел в кресле. Вера Васильевна что-то мыла или стирала в ванной. Я вышел на балкон подышать воздухом. В номере было душно. Минут через пять я вернулся в комнату, как раз в тот момент, когда из ванной вышла Вера Васильевна. Мы поздоровались, и я пошутил, что Константин Григорьевич не в форме. Он дремал. Константин Григорьевич открыл глаза, взглянул на часы и сказал: «Без двадцати семи минут двенадцать. Где наш граф Монте-Кристо?» Графом Монте-Кристо он называл Долидзе.

— Богатый, как Монте-Кристо?

— Пунктуальный, как Монте-Кристо. Долидзе никогда не опаздывал и бесился, если ему приходилось кого-то ждать. Через пять минут мы поняли, что Долидзе не придет, решили, что его захватили дела, немного позубоскалили по этому поводу и сели играть втроем. Играли до часу ночи. У Веры Васильевны разболелась голова. Она решила прогуляться около гостиницы. После ухода Веры Васильевны мы поговорили с Константином Григорьевичем о политике, и где-то около половины второго я ушел домой. Утром в половине девятого мне позвонил Константин Григорьевич и сообщил печальную новость.

— Константин Григорьевич знает о вашем визите ко мне?

— Если еще не знает, то узнает. Я уже говорил, здесь все знают всё.

На мой стук из седьмого номера не отозвались. Дама любила прогулки, и я предположил, что она совершает вечерний моцион.

Мне недолго пришлось ее искать. Она вышагивала в городском саду, независимая и одинокая. Молодые люди поглядывали на нее с волчьей жадностью.

— Добрый вечер, — сказал я, подойдя к ней.

Она не ответила и обошла меня.

— Минуту, Вера Васильевна. Я инспектор уголовного розыска.

Женщина была раздражена.

— Не могли найти другого места? Зашли бы ко мне в номер. Вы же в гостинице живете.

— Для местных сплетников это был бы повод. Присядем?

Мы сели на скамейку. Я обратил внимание на руки Веры Васильевны. Руки у нее были крепкими, как и должны быть у тренера по гимнастике. На правой красовалось кольцо с довольно крупным бриллиантом.

— Я хотел бы поговорить с вами о Долидзе.

— Малоприятная тема, но пожалуйста.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Двенадцатого числа, в два часа дня. Он принес мне в номер цветы.

— Был какой-то повод для цветов?

— Он сделал предложение.

— Какое?

— Представьте, этот мерзавец хотел взять меня на содержание.

— Чем же все закончилось?

— Когда я завопила, он преспокойно отстал. Он ведь думал перекупить меня, но сделка не состоялась. Омерзительный человек!

— Вы рассказали об этом Константину Григорьевичу?

— Конечно, нет. Константин Григорьевич убил бы его.

— Константин Григорьевич способен на убийство?

— Это фигурально.

— Вы знали, что Долидзе придет к вам играть в карты четырнадцатого числа?

— Безусловно, знала. Константин Григорьевич сказал мне об этом вечером. Я не отменила игру, чтобы не вызвать подозрения Константина Григорьевича. Он и так спросил меня, зачем приходил Долидзе. Ему, естественно, донесли, что Долидзе вошел ко мне в номер. Я сказала Константину Григорьевичу, что его друг детства подарил мне цветы, выразив тем свои чувства к нему. Я даже выбросить их не могла. Долидзе не пришел. Мы сели за карты втроем — Константин Григорьевич, я и главный врач больницы Давиташвили Михаил Шалвович. В час ночи мы прекратили игру. У меня разболелась голова. Было накурено. Я вышла подышать воздухом. Вернулась через полчаса. Константин Григорьевич был один.

— Когда ушел Давиташвили?

— Я не видела. Ночью он всегда уходит через черный ход — есть такой в гостинице, — чтобы не обращать на себя внимания.

— Кто когда пришел четырнадцатого числа?

— Сначала пришел Константин Григорьевич в начале двенадцатого.

— Точнее не помните?

— Я не смотрела на часы. Потом пришел Давиташвили. В двадцать минут двенадцатого.

— Вы посмотрели на часы?

— Посмотрела. Я вышла из ванной и не знала, который час. Вот и взглянула на часы.

— Спасибо, Вера Васильевна.

— Рада, если хоть чем-то помогла вам. — Она встала и протянула руку.

Даже в легком пожатии ощущалась сила. Я задержал ее руку в своей.

— Красивое кольцо.

— Подарок Константина Григорьевича. Оно досталось ему от матери.

При бедности старушки сохранить такое кольцо? Она продала бы его в трудные военные или послевоенные годы, как распродала все, чтобы лишним куском хлеба поддержать себя. Великий инстинкт самосохранения обесценивал в ее глазах золото и бриллианты. Драгоценности — принадлежность сытной жизни.

— Я слышал, что мать Константина Григорьевича некогда была состоятельной.