Затянутый узел

— Давиташвили Михаил Шалвович, главный врач больницы, — сказал он. — Извините, но дверь была открыта. Я стучался.

По комнате гулял сквозняк, я закрыл дверь.

— Слушаю вас.

— Вы, очевидно, догадываетесь, что я здесь по поводу этого загадочного убийства.

— Догадываюсь. Вы хорошо знали Долидзе?

— Весьма.

Я хотел спросить, почему он раньше не пришел ко мне или в милицию, но не стал этого делать. Я решил сначала послушать его.

— Нет-нет, друзьями мы не были и не могли быть. Мы разного интеллектуального уровня, мироощущения, вкусов, нравственных взглядов, одним словом, разного круга люди, — сказал Давиташвили и задумчиво погладил полуседые усы. — Видите ли, мы были партнерами по преферансу.

Я бы стал считать себя скверным психологом, если бы обнаружилось, что Давиташвили не должен денег Долидзе.

— Часто собирались?

— Видите ли, в этом городе некуда себя девать. Уж лучше играть в интеллектуальные игры, нежели убивать время в застольях.

— Где играли?

— В последнее время здесь, в гостинице, в седьмом номере.

В седьмом номере жила любовница Сирадзе. Значит, любовники тоже играли в карты.

— Эта дама из седьмого номера тоже играет в преферанс?

— Вера Васильевна? Она играет лучше нас. У нее мужской интеллект, аналитический ум с математическим уклоном, хотя она и тренер по гимнастике всего-навсего.

— Долидзе тоже хорошо играл?

— Видите ли, он слишком любил выигрывать. Из всех страстей эта страсть у него была самой сильной. Я бы сказал, самой губительной. Он стремился выиграть во что бы то ни стало. Радовался как ребенок, когда выигрывал даже пять рублей. Но… — Давиташвили развел руками и цокнул языком. — Видите ли, тот, кто болезненно стремится к выигрышу, чаще всего проигрывает. О, как он не любил проигрывать!

— Вы знаете человека, который любил бы проигрывать?

— Видите ли, проигрывать надо уметь. Губительна не сама игра, а стремление отыграться.

— Но Долидзе все-таки выигрывал у вас?

— У меня лично?

— Это имеет значение?

— Колоссальное!

— Почему?

— С моей стороны было бы неэтично обсуждать чужие дела, особенно финансовые. Мы с вами интеллигентные люди, и вы должны меня понять.

— Но мы же с вами не светскую беседу ведем.

— Тем не менее. Я буду говорить исключительно о своих делах. Стало быть, вас интересует, выигрывал ли Долидзе. Да. Однажды даже выиграл крупную сумму. Весной, в марте. Всю зиму он проигрывал и решил одним махом возвратить потерянное. По моим подсчетам, около пятисот рублей. Предложил очень высокие ставки. Я согласился. Очевидно, весна ударила мне в голову. Наши партнеры тоже согласились. Проиграл я один. Крупную сумму. Две тысячи рублей с копейками. В наше время никто не стреляется из-за проигрыша, но мне впору было застрелиться. Видите ли, для меня карточный долг остался долгом чести. Выплатить такую сумму единовременно я не мог. Частями тоже. Для этого понадобилось бы лет двадцать. Так что пришлось играть и дальше, хотя у меня возникло желание покончить с этим. В мире так много прекрасного, интересного. Например, книги. Я люблю читать. У меня отличная библиотека. Долидзе пошел мне навстречу. Все, что отныне я выигрывал, тут же отдавал ему. В счет долга. Но после того выигрыша он был осторожен и соглашался лишь на мизерные ставки. Так что выплатил я в лучшем случае рублей сто. Когда утром я узнал об убийстве Долидзе, утром пятнадцатого октября, я подумал, что подозрение может пасть на меня. Два дня я безвыходно просидел дома. Я чувствовал себя скверно. Я ждал вызова в милицию.

— Ваш долг широко известен?

— В этом городе все знают всё.

— Почему именно сегодня вы пришли ко мне, причем в гостиницу, а не в милицию?

— По принципу Магомета и горы. Что касается гостиницы, то, видите ли, я не хочу, чтобы меня видели входящим в милицию. Здесь живут люди хорошие, но злые на язык. А мне их лечить.

— Когда в последний раз вы видели Долидзе?

— Четырнадцатого. Он приехал ко мне в больницу и пытался уговорить меня дать липовую справку о том, что его младший сын работает санитаром. Этот оболтус исключен из медицинского института за драку. Долидзе хотел добиться его восстановления. В справке я отказал. Долидзе собрался уходить, когда позвонил Сирадзе, директор ресторана, и предложил сколотить пульку. Мы договорились собраться в седьмом номере в половине двенадцатого.

— Это обычное время сбора?

— Нет. Обычно мы собирались в одиннадцать, сразу после закрытия ресторана. У Долидзе на одиннадцать было назначено какое-то дело.

— Вспомните, какими словами Долидзе сказал о своей занятости.

— Он сказал: «В одиннадцать я занят». Больше он ничего не говорил.

— При этом присутствовал кто-нибудь еще?

— Разве посмел бы Долидзе просить о подложной справке в присутствии свидетеля? Нет, мы были в кабинете одни, вдвоем.

— Что вы делали после ухода Долидзе? Подробнее, пожалуйста.