Затянутый узел

Глядя на телефонный аппарат, я подумал, что вряд ли им пользовались преступники, скорее всего по нему говорил хозяин квартиры. В последний раз в жизни. Внезапно мелькнула тревога. Что, если кому-то из наших понадобилось позвонить? При наборе нового номера предыдущий автоматически стирается.

— Телефоном никто не пользовался?

— Нет. — Миронова удивленно взглянула на меня.

Набросив на трубку носовой платок, я шариковой ручкой нажал на кнопку повторного вызова. Длинные гудки. На мой вызов не ответили. Я повесил трубку и сказал так, чтобы все слышали:

— Прошу телефоном не пользоваться.

С кем же говорил в последний раз в жизни Игнатов?

— Что во второй комнате? — спросил я Миронову.

— Полный порядок. Туда преступники не входили.

Под елкой поблескивало что-то округлое — то ли елочная игрушка, то ли какой-то хозяйственный предмет. Я вытащил из-под елки часы. Это был маленький будильник, умещавшийся на ладони. Он не тикал. Часы показывали пять минут одиннадцатого. Но чего — дня или ночи?

Игнатов был среднего роста, узок в плечах и весил, наверно, килограммов шестьдесят. С ним мог справиться и один преступник. Судя по окровавленной голове, его сначала ударили по темени. Может быть, он сопротивлялся? Скорее всего, раз будильник закатился под елку… Да, его сначала ударили, а потом повесили. Зачем? Зачем было вешать? Удар по голове нанес, очевидно, сильный высокий человек. Пока я осматривал труп, доктор Никитин снисходительно наблюдал за мной. Я и раньше с трудом переносил трупный запах. А тут я покрылся холодной испариной. Ровно двадцать дней назад я выписался из госпиталя, где лежал с простреленным легким. Чувствовал я себя хорошо, но стал реагировать на запахи, как беременная женщина.

…Никто из нас не знал, когда мы брали Косого, что он вооружен пистолетом. Этот убийца расправлялся с жертвами ножом. Я и думал, схватившись на скользкой крыше старого московского дома с Косым, о том, что он попытается вытащить нож, хотя впору было думать о том, как бы не сверзиться с высоты пятнадцати метров на мокрую от недавнего дождя мостовую. Какого бы захватывающего эффекта ни добивались писатели в описании, а кинорежиссеры в показе схваток на крышах, крыши не самое удобное место для борьбы. Я имел приказ взять Косого живым и невредимым. Начальник МУРа генерал Самарин так и сказал мне: «Живым и невредимым». Скорее всего, приказ взять живым вошел в кровь и плоть Самарина с того далекого времени, когда он еще мальчишкой переходил линию фронта брать «языка». Я же решил, что генерал намекает на мое далеко не церемонное обращение с другим преступником за месяц до этого. Так что я думал и о том, как поделикатнее использовать прием, когда Косой опустил руку в карман пиджака. Я не сомневался, что он полез за ножом, и зажал его руку так, что вытащить ее он никак не смог бы, но и не сильно, чтобы не дай бог причинить ему боль. Он же, сукин сын, в упор выстрелил в меня через подкладку своего пиджака. Ему терять было нечего. За ним числилось четыре убийства. В результате я получил сквозное ранение в легкое и орден Красной Звезды, а мой помощник инспектор Хмелев, который задержал Косого, благодарность в приказе. Удивительно, что я не свалился с крыши.

Генерал Самарин и начальник моего отдела щадили меня. После госпиталя мне не давали ни одного оперативного задания. Я целыми днями не выходил из управления, просиживал над архивными делами и вел размеренный образ жизни — вовремя обедал, вовремя возвращался домой. Я стал не столько набираться сил, сколько полнеть. Более того, размеренный образ жизни своей непривычностью нарушил мое душевное равновесие. Я дважды безуспешно обращался к Самарину, и лишь в третий раз он разрешил мне приступить к моим прямым обязанностям. Это был после госпиталя мой первый выезд на место происшествия.

Я вытер лоб платком. Доктор Никитин презрительно хмыкнул. В общем-то, его можно было понять. Слабонервным не место в уголовном розыске. Моряком не может быть не переносящий качки.

Подошла Миронова.

— Ну? Будем смотреть? — сказал Никитин, обращаясь ко мне, а не к следователю. В его голосе было столько иронии, что мне стало не по себе. Сначала Каневский, теперь этот…

— Смотрите, — зло сказал я. — Это по вашей части.

— По моей части тут гораздо меньше, чем вам хотелось бы. — Он наклонился над трупом. Его руки двигались уверенно, с легкой небрежностью опытного специалиста. Он расстегнул на покойном куртку, обнажив кровоподтек в области ключицы. Грудь Игнатова была бледной, зато живот, особенно нижняя половина, усыпан темно-фиолетовыми трупными пятнами. Они не изменили окраски, когда Никитин надавил на них.

Доктору пришлось прерваться. Хмелев привел седую женщину в накинутом на плечи пальто и представил как Евгению Осиповну Волнову, общественницу.

— Господи, боже ты мой! — произнесла она, увидев труп. Олег Григорьевич… Как же это могло произойти?!

— Вы хорошо знали покойного? — спросила Миронова.